Там он сел, некоторое время ошарашенно осматриваясь по сторонам. К нему подбежали с водой и нашатырем, после чего, наблюдая за немой мимикой офицеров, он понял, наконец, что оглушен, а пропавшие звуки боя вовсе не означают, что он закончился. В результате адмирал с полчаса только наблюдал за японцами и был не в курсе происходящего на корабле. Хотя к концу сражения уже различал разрывы снарядов и громкие голоса. Вскоре после того, как колонны разошлись, Николай Иванович пришел в себя почти полностью, но еще несколько дней слышал не очень хорошо, а потому и сам говорил громче обычного.
* * *
В соседнем со взорванным каземате, осветившемся яркими отблесками пламени и наполнившемся через щели в перегородке пороховыми газами, за наводчика сидел кондуктор Васильев. Среди подносчиков снарядов к орудию был матрос второй статьи Зыкин. Более непохожую парочку было трудно представить. Если Васильев был у начальства на хорошем счету и регулярно получал поощрения, повышения и дополнительные чарки, то Зыкина иначе как «баковым пугалом» или «баластиной» никто из офицеров не называл.
Было такое наказание в те годы на русском флоте: провинившегося матроса ставили «проветриться» на баке под ружье с полной выкладкой, чтоб подумал, наверное, о горькой своей судьбинушке. Неоднократные попытки командира плутонга лейтенанта Моласа хоть немного научить большого и грузного сибирского крестьянина основам наведения орудия на цель, на случай выхода из строя остальных членов расчета, раз за разом заканчивались фиаско и очередным «проветриванием» Зыкина под винтовкой. Казалось, безразличие и дремучая, таежная тупость этого матроса были абсолютно непробиваемы…
В момент взрыва в соседнем каземате Васильев сидел на своем законном месте в кресле наводчика. Молас и раньше, во время выходов к берегам Японии замечал, что при встрече с неприятелем его лучший наводчик становится дерганым и нервным. Но на душеспасительные беседы все не находилось времени, и лейтенант списал поведение Васильева на боевой задор и избыток адреналина.
Но сейчас, в заполненном дымом и криками каземате, кондуктор неподвижно замер в кресле, намертво вцепившись в рукоятки маховиков наводки орудия. После того как он в третий раз проигнорировал команду «огонь», все решили, что он ранен, тем более что в полумраке каземата стало видно, что под ним быстро расплывается лужа. Но когда его попытались аккуратно извлечь из кресла, стало ясно, что у Васильева просто сдали нервы. По запаху было вполне очевидно, что к крови лужа под орудием не имеет никакого отношения. Попытки оторвать руки комендора от маховиков не увенчались успехом, и пушка молчала уже полторы минуты.