На анализ ситуации у командира ушло не более тридцати секунд. По истечении этого времени Римский-Корсаков тихо выматерился и звучно (когда у тебя маленький, метров в шестьдесят длиной кораблик, большая часть команды которого находится на верхней палубе, громкий командный голос вырабатывается быстро), на весь корабль, заорал:
– Слушай меня, братцы! Шансов у нас больше нет… Сзади три истребителя, впереди крейсер. Мы, конечно, можем от него отвернуть. Но на циркуляции те три макаки, что висят у нас на хвосте, подойдут к нам на пистолетный выстрел, а две пушки против шести – много не настреляешь… Угля до берега на полном ходу нам все одно не хватит, даже проскочи мы их, на песочек нам не выброситься. Можно, конечно, затопиться самим, без боя, – при этих словах над палубой пронесся недовольный гул пары десятков голосов, и, как будто заручившись поддержкой команды, Римский-Корсаков еще более возвысил голос: – Но я хочу попытаться подорвать этот крейсер последней миной, что осталась у нас в аппарате номер один! Шансов на это меньше малого, один из тысячи. И скорее всего, японцы нас утопят еще на сближении. Но так наш «Беспощадный» погибнет, не пытаясь сбежать от врага, а атакуя его! Как и положено боевому кораблю Русского флота! Не все нам транспортники топить, давайте и крейсер попробуем!
Громогласное, мрачное, но преисполненное решимости «ура!» пронеслось над палубой истребителя. Расчет носового трехдюймового орудия, до этого до упора развернутого на правый борт в попытке при повороте достать подходящие с кормы миноносцы, мгновенно развернул его на нос. Минеры бросились к торпедному (в те далекие годы он и именовался минным, но тавтология «минный аппарат на миноносце, в который заряжена мина» уже достала Руднева, и с его легкой руки слово «торпеда» уже входило в обиход) аппарату и стали спешно менять глубину установки хода его смертоносного снаряда. Для атаки дестроеров они выставили минимально допустимую, но для крейсера четыре метра заглубления торпеды, гарантирующие более ровный ход, были более актуальны.
Командир с мостика инструктировал наводчика носового орудия.
– Семен, первым не стреляй. Твой калибр крейсеру ничего серьезного не сделает, а так авось нас за своих примут и на лишние пару кабельтовых подпустят. Но как сами японцы начнут нас обстреливать, тут уж не зевай. Стреляй чаще. И точнее.
– Есть! Точнее… – отозвался Семен Зябкий. И неожиданно даже для самого себя добавил: – Спасибо вам, ваше высокоблагородие, Федор Воинович, мне очень нравилось служить под вашим командованием. Всего-то мы с вами и проходили-то с три месяца, но по сравнению с прежним нашим, с Лукиным, – небо и земля… Простите, если что не так, – молодой матрос покраснел, смутившись нахлынувших перед лицом надвигающейся смерти чувств.