Очнулась Джамиля от этого сладострастного мракобесия в спальне, лежа поперек большой двуспальной кровати. Абсолютно голая Лариса сидела сверху и стаскивала с нее платье.
— О, подруга, да ты врешь, что поставила на себе крест, — взвизгнула Графиня, рассматривая ладную фигуру девушки, черный пояс с чулками, блестящие атласные трусики под ним и черный бюстгальтер, скрывающий небольшую крепкую грудь. Запустив руку под бюстгальтер, она шепотом добавила: — Монашенки такое белье не носят.
В следующую секунду она сорвала с Джамили остатки одежды, оставив на девушке лишь пояс и чулки, и принялась неистово целовать тело подруги.
Не знавшие ни мужской ласки, ни губ младенца груди не растекались кругами по телу, как у зрелых женщин, а остались стоять остроконечными холмиками, вершины которых венчали коричневые соски, вокруг которых дыбились черные жесткие волоски — отличительная черта женщин Востока.
Эти волоски еще больше завели Графиню, она страстно целовала и покусывала тело подруги, облизывая рубцы шрамов, она спускалась все ниже...
Джамиля томно стонала и извивалась от этих ласк, почувствовав у своего лона горячее дыхание, тихо прошептала:
— Я еще девушка...
Лариса, целуя внутреннюю сторону бедер, никак не отреагировала на это заявление. Лишь когда девушка стала дрожать как в ознобе, оторвала от ее живота лицо и, с блестящими при свете ночника глазами, тихо произнесла:
— Мы этот недостаток исправим.
Лаская правой рукой влажное, трепещущее лоно девушки, левую протянула к прикроватной тумбочке и достала с верхней полки небольшой пластиковый фаллоимитатор. Эту игрушку она приобрела еще давно в одном из секс-шопов и пользовалась им, если Тимур заканчивал раньше любовные игры, а ей все еще не удавалось достичь пика наслаждения. Или когда приходилось коротать ночи в одиночестве.
Обильно смазав слюной пластиковый цилиндр, Лариса склонилась к уху Джамили и нежно прошептала:
— Повернись, милая, так тебе будет удобнее.
Девушка послушно приняла коленно-локтевую позу и
гут же почувствовала, как в нее проникает скользкий инородный предмет. Джамиля еще громче застонала и задвигала тазом, подчиняясь жадной руке подруги. Извиваясь на постели под ударами искусственного члена, она шептала пересохшими губами:
— Не надо, не надо, это грех...
— Ты собралась на войну, — страстно шептала ей в ответ Графиня, одной рукой орудуя имитатором, а другой грубо тиская тяжело отвисшие груди. — А война все списывает и все грехи отпускает.
Неиспытанное до сих пор удовольствие захлестнуло девушку всю без остатка, не помня себя, она во весь голос пронзительно закричала. Когда волна удовольствия схлынула, все еще тяжело дышащая Джамиля открыла глаза, боли она не почувствовала, вопреки своим ожиданиям. Тело казалось невесомым, было так легко, что хотелось петь, плясать, летать.