Естественно, я ощетинилась от такого заявления и не могла не задуматься, были ли это мысли Кэндис, или просто доктор Эрнандес, с которым я ни разу не виделась, но который точно все знал обо мне, поскольку работал с моим отцом, поделился своим мнением. Наш разговор подходил к концу, и Кэндис спросила, готова ли я к сбору денег в выходные. Я удивилась, что ее интересовали услуги по уборке. За последние несколько недель Кэндис настолько выпала из обычной жизни старшей школы, что я сомневалась, читала ли она постеры на стенах и слушала ли утренние объявления.
Хотя я надеялась, что папин друг-психиатр может найти какое-то разумное объяснение тому, что с нами происходило после игры, теперь я сожалела, что посоветовала Кэндис посетить его. Кажется, она совершенно не понимала, в какой опасности находится, даже когда я намекнула, что пляж на Гавайях слишком напоминает историю, рассказанную Вайолет для нее на вечеринке Оливии. Так или иначе, нам с Мишей придется сильно постараться, чтобы отговорить Кэндис от поездки.
Пока Кэндис пыталась игнорировать подозрение, что Вайолет причастна к смерти Оливии, происшествия в моей комнате всю неделю лишь усугублялись. Чтобы не разбудить маму, я начала ждать до глубокой ночи с включенным в комнате светом, и только когда убеждалась что она точно спит, спускалась в гостиную с одеялом и спала на диване. Ночевки в комнате Трея в воскресенье оказалось достаточно, чтобы мне расхотелось повторять этот опыт в ближайшее время. То ли будильник на его телефоне не сработал, то ли Трей неосознанно отключил его после первого звонка, но мы проспали. Заслышав громкий стук его мамы в дверь, я спряталась под одеяло. Меня не покидала уверенность, что очень неловкий (и, по сути, беспочвенный) разговор с мамой о сексе уже был не за горами.
Утром в пятницу, когда я пришла за апельсиновым соком после беспокойной ночи, мама уже ждала меня на кухне, уперев руки в боки.
– Когда я встала сегодня утром, одна из плиток была включена – и, кажется, она горела всю ночь, – сказала она едва контролируемым, сердитым голосом.
Уже подозревая, по чьей вине была включена конфорка, я изобразила удивление и заметила, что левый угол плиты потемнел от жара.
– Прости, – произнесла я, не зная, что сказать. – Даже не помню, когда в последний раз пользовалась плитой.
Я понимала, что нет смысла отрицать свою вину: нас в доме только двое, а обвини я во всем дух Оливии, мама отвезет меня в психиатрическую больницу, чтобы меня осмотрели, быстрее, чем я успею произнести: «Шучу». Я не удивилась, что Оливия сумела включить газовую плиту, учитывая, как, наверное, она злилась, что я избегаю ее попыток помучить меня в спальне. Я сняла все полки и фотографии в рамках со стен и убрала шкатулки и диски в коробки. Видимо, в отчаянии Оливия решила проявить свою силу в других частях дома – наверное, мне следовало опасаться, что она начнет вытворять свои фокусы и в спальне мамы.