— Министр ранен, ему нужна помощь!
Комната снова поплыла. Как после бренди, но все же немного иначе. Я Пошатнулась, еще крепче вцепившись в мундир господина Левшина, и подняла глаза на правителя:
— Прошу вас, помогите ему. На нас напали в монастыре… — Кабинет сделал еще один круг, после чего помчался с бешеной скоростью, едва позволив мне закончить: — Графиня Зайцева…
Сквозь туман полубеспамятства и грохот магических контуров слышалось, как цесаревич отдает приказы:
— Монастырь оценить. Настоятельницу и графиню задержать для допроса! Графа Зайцева доставить живым!
Приказы продолжали гулко отскакивать от зеленых стен, но я могла контролировать лишь одно: свои сомкнутые пальцы на мундире Левшина. И когда их попытались разжать, все, что удалось мне, — это лечь на окровавленную грудь своего спасителя и, накрыв его собою, произнести:
— Прошу вас, я должна ему помочь!..
Свет окончательно померк. Однако даже в кромешной тьме, которая не забывала кружиться в разные стороны, я почему-то явно ощущала: Николай Георгиевич недалеко. И от осознания этого становилось чуть легче.
Глаза разомкнула, лишь когда бесконечная круговерть предметов, звуков и запахов внезапно остановилась. Магические контуры исчезли, а на смену им пришло нечто легкое, прояснившее разум. И я смогла выдохнуть:
— Господин Левшин?
Почувствовала его присутствие еще до того, как услышала ответ, но только по исчезнувшему теплу поняла: маркиз все это время держался рядом. Взглянув на него из-под полуопущенных ресниц, удивилась: недавнее приключение выдавали лишь темные круги под глазами, но и они больше говорили об усталости его сиятельства.
В свете первых солнечных лучей, застенчиво пробиравшихся сквозь тонкие занавески небольших окон, ярко сияло золото десятка пуговиц на новой форме министра. Глубокого морского оттенка, она сидела на нем так же великолепно, как и прежняя, а во внешнем виде Николая Георгиевича не присутствовало ни малейшего намека на свежее ранение.
— Добрый день, госпожа Ершова. — Боевой маг отвернулся, поспешно отойдя к окну. Вгляделся в даль, затягивая и без того неловкую паузу. — Как вы себя чувствуете?
До сего дня маркиз ни разу не называл меня так, как того требовал этикет. А потому привычное негодование от его фамильярности сменилось удивлением, и совсем скоро — тревогой. Что случилось?
Оглядевшись по сторонам, поняла: мы находимся не в его родовом особняке, ведь привычный блеск позолоты, так тяготивший меня, нынче сменился светлой серостью гладко выкрашенных стен, а меблировка красного дерева — холодным блеском простых металлических коек, какие бывают лишь в военных госпиталях…