— Его сиятельство граф Поляков погиб…
Не понимая, как такое возможно, наследник императора ошеломленно смотрел на министров, ожидая объяснений. Мундиры Левшина и Лихачева были изрядно порваны на груди, да и остальным досталось не меньше. Третьяков придерживал левой рукой жуткую рваную рану на правом плече, но та никак не хотела сходиться, выпуская все новые и новые порции крови. Половина лица Тетерина обгорела почти до черноты, а маркиз Орлов едва стоял на ногах. Прибывшие расступились, показав правителю истерзанное тело погибшего графа, и лишь тогда тот разрешил Николаю Георгиевичу проговорить:
— Ваше императорское высочество, я прошу отдельной аудиенции.
Среди министров тут же пробежал недовольный ропот: все они только что вернулись из смертельного боя, пожертвовав жизнью своего собрата, так можно ли говорить о происшедшем наедине?
Позволив себе каплю сомнения, цесаревич оглядел присутствующих, понимая, что главам высоких родов такая конспирация придется не по вкусу. И все же нутром чувствовал: на дерзкий шаг маркиза толкает не безрассудная прихоть — нечто гораздо большее.
— Ступайте в госпиталь, — прозвучал приказ. — Пусть доктора и целители из рода Поляковых вами займутся. Спустя полчаса — заседание кабинета. И да, маркиз Орлов, немедленно передайте тело семье, его нужно подготовить к погребению.
Министры низко склонились перед государем, едва скрывая недовольство его поступком, но все же открыто ослушаться не осмелились. И лишь когда господин Левшин остался один на один с цесаревичем, тот выплеснул свое негодование, со всей силы опустив кулак на дубовую столешницу:
— Николай, о чем ты только думал?! Мне еле удается сдержать бунт против императорской власти! Одному богу известно, как это тяжело: главы высоких родов давали клятву верности не мне — моему отцу, и им ничего не стоит забыть о ней рядом с наследником престола! Слышишь?!
Николай Георгиевич тяжело дышал после пережитого нападения. Покрытый ссадинами и запекшейся кровью, он смотрел другу прямо в глаза и казался невероятно собранным, озвучив лишь одну просьбу:
— Я все объясню тебе спустя минуту, разреши только отправить послание в родовой дом герцога Соколова: дагеротипист уже ожидает меня для съемки помолвки. Не хочу, чтобы семья Ольги искала оправдания моему отсутствию.
Брови Павла Алексеевича удивленно поползли вверх. Полноватое лицо его покраснело, пустив пятна-кляксы под самый воротник мундира, но монаршая кровь помогла сдержаться. Он согласно кивнул, и когда спустя минуту со всем было покончено, услышал: