— Кто знал о моей помолвке?
Цесаревич ошеломленно взглянул на маркиза, явно давая понять, что его вопрос — чрезмерный. Но ни суровый взгляд, ни явно враждебная поза, в которой откровенно чувствовалось иссякающее терпение престолонаследника, не изменили настойчивости чиноначальника. В ответе Павла Алексеевича сквозило явное раздражение:
— Полагаю, лишь мы с тобой и семья герцога. Какое это имеет значение? Граф Поляков вероломно убит, а ты…
— Ты в этом уверен?! — Маркиз с сомнением сощурил глаза, изучающе впившись в его императорское высочество: пытался найти хотя бы малейший признак недосказанности. И, заметив, как тот отводит взгляд, тут же добавив: — У Марии меня ждали. Те, кто не просто догадывался — знал наверняка о предстоящей свадьбе!
Министр впервые позволил себе проявление ярости при будущем государе, но последние события наталкивали на мысль, что среди высокородных министров, вхожих в зеленый кабинет, завелись предатели. Только цесаревич тоже понимал это — теперь более явно, чем прежде.
Зло выругавшись, он не удержался от ответной шпильки в адрес друга:
— Если вдруг окажется, что во всем замешана твоя Ершова… и она все это время была не где-то, а у нас под носом… Да еще ее отец… Прости, Коля, сейчас не время для взаимных обид, но предатели… среди министров… ты понимаешь, что это значит?!
— Понимаю, — примирительно откликнулся Левшин, успокаивающе хлопнув друга по плечу: — Не беспокойся, за девчонкой я присмотрю. И все же… ты уверен, что больше никто не мог знать о помолвке? Я пойму, если ты рассказал, мне просто нужно знать, где искать концы!
Павел Алексеевич отошел к окну. Тронул зеленую портьеру, отведя ее в сторону и впуская в кабинет последнее тепло вечернего солнца. Прикрыл ненадолго глаза, будто бы борясь с одному ему известными мыслями, и нехотя пояснил:
— Знала лишь моя матушка, действующая императрица. Она, конечно, как и многие великосветские дамы, бывает весьма болтлива время от времени, ты же понимаешь, но… сейчас на кону целая империя. Думаешь, могла проговориться? Что случилось?!
— Как я уже упомянул, меня ждали, — последовал почти бесстрастный ответ. — Кстати, не один только барон Щукин, хотя и ему интереса с защиты чести дальней племянницы — немного. Он ведь не вспоминал о ней несколько лет, а тут разом обрел чувство родового единства.
Николай Георгиевич брезгливо сморщил лицо, показывая тем самым отношение к подобного рода семейным узам. Он отошел к резному столику с драгоценными напитками, плеснув себе в бокал немного бренди. Проделал то же самое со вторым бокалом и, жестом приглашая его высочество, спросил: