По усиливающейся ругани догадалась: кое-что из отправленного навстречу его сиятельству нашло своего адресата, и, обнадеженная, я с разбега выскочила под плотную стену дождя.
Слава богу! Понимая, что вода совсем не родственна огню, от всей души обрадовалась благоприятному знаку. И даже успела пробежать через гладко вымощенную дорожку к широкому полотну мостовой.
Расслышала позади себя гулкое эхо мужских шагов и, обернувшись на мгновение, увидела искаженное бешенством лицо огненного мага. А ведь для решительности большего мне и не требовалось.
Я опрометчиво сделала шаг в направлении дороги, запоздало осознав, что всего в метре от меня раздался гулкий топот копыт. Испуганное ржание лошадей заглушило окрик господина Левшина, и я крепко зажмурилась, ощутив, как жар дикого пламени обдает меня со всех сторон…
В бирюзовую спальню маркиз внес меня на руках — под удивленные взгляды дворецкого и высунувшейся из бокового коридора кухарки. Нарочито бережно снял теплый плащ, пододвинув ко мне одно из кресел, стоявших у стола, и убрал прядь мокрых от дождя и слез волос. Провел кончиками пальцев по щеке, глядя прямо в глаза, и с глухим раздражением произнес:
— Понимаете ли вы, что на сей раз я мог не успеть?
Сдерживаемый им гнев ощущался во всем: в напряженной позе, в слишком частом дыхании и в сжатых кулаках. Но Николай Георгиевич старался говорить спокойно. А вот мне, всего минуту назад висевшей на волосок от гибели, спокойствие казалось непозволительной роскошью.
— Идите ко всем чертям, маркиз!
Отшатнувшись от впервые обозначившейся в моем голосе ярости — живой, яркой и бурляще-горячей, господин Левшин нехотя признал:
— Вынужден согласиться, что сегодня в карете я перешел черту. — Глубоко вздохнул, откашлялся и с явным трудом произнес: — Еще раз прошу у вас прощения за свою несдержанность. Но повторюсь: вам незачем бежать от меня, графиня. Поверьте, я — ваша единственная защита.
Единственная защита? Он, похоже, напрочь забыл, что мой дед — не кто иной, как герцог Соколов, и многое в империи по-прежнему оставалось в его власти.
Встав с предложенного кресла, я быстро прошла к двери, чтобы хоть как-то увеличить расстояние между мной и ненавистным маркизом. Внутри клокотал гнев — дикий, необузданный, готовый вот-вот вырваться на свободу. И несмотря на то, что умом я понимала: наиболее верным поступком сейчас было бы принять извинения господина Левшина, потому как даже это казалось избытком щедрости, пережитое унижение вперемешку со стыдом взяло верх.
— Значит, вы полагаете, что лишь сегодня перешли черту, ваше сиятельство?! — После рыданий голос охрип и звучал немного простуженно.