Ретт склонился ниже, позволяя своему телу скользнуть по ее, – его горячие губы коснулись шеи Тринити, и она подалась ему навстречу, полностью во власти ощущений, прижимая его к себе, откидывая голову назад. И тут по ее закрытым векам скользнул луч света – открыв глаза, она поняла, что фильм закончился и включились лампы. Зал не был ярко освещен, но все же полумрак исчез. Тринити снова закрыла глаза и попробовала сконцентрироваться на Ретте, отдаться жару его тела и прикосновениям. Однако эйфории уже не было, в мозгу заметались лихорадочные мысли. А что, если кто‑то войдет? Она, должно быть, совершает ошибку? А что, если что‑то случится? Готова ли она наконец открыть ему свой самый сокровенный секрет?
Нет, это нужно остановить, в панике подумала Тринити, чувствуя, как сердце начинает биться все быстрее. Ее состояние передалось Ретту, и он отстранился.
– Все в порядке?
Тринити отчаянно хотелось ответить «да», но мозг упрямо не хотел перестать думать. Что говорить?
– Тринити, – мягко произнес Ретт, снова откидывая пряди волос с ее лица.
Нехотя она сказала:
– Нет, не все в порядке.
Стараясь обрести контроль над собой, Тринити чувствовала, что нарастающая паника все же пробивает брешь в ее самообладании – а это означало полный крах. Контроль помогал ей с достоинством встречать новые и новые удары судьбы и видеть курс – сейчас же уверенности как не бывало, и вместе с ней улетучилась вера в то, что она когда‑либо вернется. Откинувшись на подушки, она заставляла себя дышать ровно и мерно, пыталась расслабить мышцы спины и шеи, но причиной страха были разбегающиеся мысли.
– Тринити, – позвал Ретт. – В чем дело?
Но она не могла вымолвить ни слова, понимая, что не справится с собой. В конце концов, последние восемь недель она была в образе единственной возлюбленной Майкла – говорила себе и окружающим, что они были лучшими друзьями, хотя они хотели услышать совсем не это. В их глазах она была либо его любимой… либо охотницей за его состоянием. Сейчас сказать о том, что она, будучи вдовой, все еще девственница, исказит все сказанное до этого о мотивах их брака – потому что никто не хочет слышать правду. А Ретту сказать придется, если позволить ему продолжать – и Тринити вовсе не была уверена, что готова к этому диалогу.
– Прости, – с трудом проговорила она наконец, ругая себя за беспомощность и глупость, наверное, только у нее мог случиться приступ паники от прикосновений привлекательного мужчины. – Прости. Я просто начала думать… и не смогла остановиться.
Ретт встал, возвышаясь над ней.