– Ретт, пора отпустить прошлое, – произнес отец, и в его голосе не было приказного тона – только спокойствие, которого Ретт не мог понять.
– О чем ты?
– Сынок, несмотря на наши семейные неурядицы и тенденции встречать неподходящих дам, в жизни есть счастье. Я готов впустить его в свою жизнь, а не держаться на расстоянии, стараясь не рисковать.
– Я не боюсь.
– Я тебя умоляю – иначе зачем бы ты стал звонить мне? Ты сильный, решительный молодой человек, мое мнение тебе не нужно. Тебя должны вести собственные инстинкты. Ну, а что касается твоей девушки… она все равно должна будет выдержать самый главный суд общественности, вне зависимости от того, что скажет судья.
– Именно, – кивнул Ретт. – Но я не знаю, как ее защитить.
– Ты и не сможешь.
– Но я не могу представить, как она пройдет через это одна.
– Ты не можешь уберечь ее от осознания правды, – вздохнул отец. – Мы оба это знаем. Она решилась помочь своему другу – значит, уже тогда представляла себе, с чем придется столкнуться. Направляй ее, поддерживай, но защитить ее ты не сможешь.
– Я не хочу, чтобы она узнала обо мне всю правду, – с болью отозвался Ретт. Впервые в жизни ему хотелось защитить человека от его собственных поступков, а не использовать их против него. При одной мысли о том, что мягкая, нежная Тринити пострадает от действий Ричарда и Патриции, Ретт вспыхивал от ярости, а осознание того, что он был частью заговора против нее, было мучительно.
– Ты знаешь, что это не останется в тайне.
– Знаю, – согласился Ретт. Вопрос был в другом: потеряет ли он Тринити, когда она все узнает? Он понимал, что вполне этого заслуживает, но это не останавливало его в стремлении бороться за нее.
Тринити нахмурилась, когда Ретт сел за маленький столик, стоящий у противоположного угла комнаты напротив ее стола. Он не собирался работать, а просто рассеянно смотрел в окно, за которым наконец‑то светило солнце. Но Тринити не давало покоя его постукивание ручкой по документам – стук был мерным и назойливым, и игнорировать его было сложно. Интересно, о чем это он так напряженно размышляет?
– Все в порядке? – спросила она, и ее голос в тишине кабинета показался особенно громким.
Ретт вздрогнул и взглянул на нее.
– Да, а что?
Тринити многозначительно посмотрела на ручку.
– Да ничего, просто так.
Ретт ничего не сказал, но ручку крепко сжал в кулаке.
– Да и потом, ты как‑то странно ведешь себя весь день. – Тринити легонько кашлянула, не зная, наберется ли сил, чтобы сказать остальное – и почему во взрослых отношениях столько сложных разговоров. – Если ты сожалеешь о том, что произошло вчера, все в порядке, ты мне ничем не обязан.