— Ай-ай, она знала! — Шоркин насмешливо скривил губы.
— Представь себе. Даже догадывалась, кто тебя сумеет подцепить.
— Неужели? — Он старался своей иронией заставить её умолкнуть. Но Руфина не сдавалась.
— Именно. И ты поплелся за этой шлюхой Эдит, как кобель за течной сучкой.
— Давай, давай, мне даже нравится, что ты ревнуешь.
— Не ревную. Мне просто противно видеть, как ты извалялся в грязи. Ведь эта девка падает на спину сразу, как только мужчина подходит к ней.
Шоркин засмеялся.
— Все-то ты знаешь! Мы даже и не падали…
— Даже так? Поздравляю. Тебе она ничего не откусила?
— Перестань, я обижусь.
— Ты думаешь, если я замолчу, на тебе будет меньше грязи?
— Не знаю.
— Она заставляла тебя трогать ей грудь?
— Ну и что?
— А то, что мужика проще всего ловить на такую приманку, даже если она суррогат.
— Почему суррогат?
— У неё грудь силиконовая. Всю жизнь со школы Эдит была доска — два соска. Съездила в Германию, вернулась — грудастая. Не на молочной же ферме немцы её раздоили? А посмотри на её ноги! Обыкновенные спички. Теперь даже уважающие себя проститутки такие не носят.
— Ты говоришь так, будто я обманул тебя. Что-то пообещал, потом отказался.
— Нет, я говорю так потому, что обманула сама себя. Точнее, приняла тебя не за того, кто ты есть на самом деле.
— Конечно, я злодей, только вспомни, как я сюда попал. И после этого ты хочешь выглядеть тихой наивной девочкой, жертвой соблазнителя?
— Я ничего не хочу. Я просто говорю, что думаю. — Она подняла на него глаза, холодные, настороженные и одновременно беспомощные, растерянные. — Мне больно, и я кричу.
— Отчего тебе больно? Разве все происходило не по правилам игры, которую ты сама предложила?
— Тебе это интересно в самом деле?
— Да, интересно. — Он лицемерил, считая, что именно так следует вести себя в такие минуты. — Ты мне не безразлична. Расскажи, может, станет легче…
Она вымученно улыбнулась.
— Дело не в моей минутной слабости. Дело в нашей жизни. Мы её только приняли в новом виде, а уже потеряли все, что делало нас людьми. Только деньги, только доходы. Все себе, себе. Как бы урвать побольше. У всех хищные пасти и зубы. Кругом хищники, которые ведут нас неизвестно куда.
— Ну уж! — Шоркин пытался говорить насмешливо. Ему казалось, что именно такой тон сейчас уместней всего. Он поможет Руфине преодолеть меланхолию.
— Что «ну уж»? — Она вдруг заговорила напористо и зло. — Может, ты скажешь, что у тебя на уме нечто более высокое, нежели деньги?
— Точно. А вот у тебя их на уме нет. Верно? Просто потому, что они имеются, ты о них думаешь меньше, чем я. В результате я хищник, а ты бедная, обиженная жизнью девочка.