Слезы у Руфины просохли. К ней полностью вернулось самообладание. В глазах появилась насмешка.
— Ты не хищник, Миша. Ты просто мелкий грызун.
Шоркин дернулся. Лицо побледнело, глаза сузились.
— Я не намерен выслушивать оскорбления. Даже от тебя. Мне можно уйти?
Руфина улыбнулась, хотя глаза оставались печальными.
— Как хочешь. Это тебе решать. Я сказала, что думала. Однако мое отношение к тебе все ещё сохраняется. Я люблю тебя. Не ожидал это услышать? Нет? А в этом мое горе, моя беда..
— Бросаешь оскорбления и вдруг о любви…
— Дурак! Так устроена женщина. Она видит, что тот, кто ей нравится, вор, убийца, бандит, но душе не прикажешь. И она любит.
— Мне что, забыть твой адрес?
— Решай сам. И не переживай. Ты не самое худшее, что возможно. Как горчичник в нужный момент сойдешь. Не очень приятно, но согревает. Только сперва сходи в диспансер и проверься на СПИД. Принеси справочку.
Она била его словами наотмашь, а он сидел и глупо улыбался. Что сделаешь, если сам залез в дерьмо, а как вылезти из него — не знаешь?
Растерянно повторил аргумент, который уже использовал:
— Ты меня сама потащила к Первушиным. Сама…
— Ой, убил! А если я тебя повезу на помойку, ты обязательно ляжешь и выкатаешься в грязи?
Он растерянно моргал.
Она встала.
— Сегодня, дорогой, сеанс близости отменяется. А насчет справочки — это серьезно. Учти.
***
Шоркин вернулся домой за полночь злой и расстроенный. Хуже нет, когда баба начинает предъявлять на тебя права собственницы. В конце концов, он не набивался к Руфине, она положила его рядом с собой сама. Не очень-то он ею и дорожит сегодня, можно найти и получше, посвежей, поинтересней. Да та же Эдит, судя по всему, не стала бы устраивать ему сцен и закатывать истерику.
Итак, в сложившейся ситуации самое правильное — сделать ручкой и хлопнуть дверью, но… Финка — сестра хозяина. Трудно сказать, что может выкинуть баба, которая вообразила себя влюбленной. Впрочем, возможно, что у неё и в самом деле возникло серьезное чувство, а это чревато непредсказуемостью поведения.
Нет, резко рвать нельзя. Надо сделать так, чтобы отношения угасали медленно, сами собой. Меньше встреч, реже общение.
С этой мыслью, стараясь не разбудить жену, Шоркин прошел в кабинет. Нажал клавишу автоответчика с записями дневных сообщений. Их было немного, только два. Одно сразу насторожило.
— Миша, ты срочно нужен. Позвони с утра как можно раньше.
Мишей Шоркина звал только Давид Бергман. Звонить по пустякам Давид не станет.
Шоркин вышел на Бергмана ровно в шесть.
— Миша, ты? Приезжай сейчас же. Я у Корнелия.