(«Философские заметки»), дух современной цивилизации, «выражением которого являются промышленность, архитектура, музыка, дух современного фашизма и социализма,
глубоко чужд и неприятен автору»
[177]. Интересно, что в этом высказывании Витгенштейн поставил социализм рядом с фашизмом – почти как какой-нибудь консервативный мыслитель вроде Мартина Хайдеггера, который примерно в то же время рассматривал коммунизм, фашизм и даже демократию как проистекающие из одного и того же источника, а именно из «универсального правила воли к власти»
[178]. Сам Хайдеггер в силу каких-то своих перверсивных соображений вступил в ряды нацистской партии. Поскольку членство в какой-либо партии и следование идеологии Витгенштейн для себя совершенно исключал, единственное объяснение его интереса к Советскому Союзу можно найти в его романтической жажде новой жизни, сочетавшейся у него с политической наивностью и полным неведением, что именно происходит в СССР
[179].
В общем, в начале 1930-х Витгенштейн всерьез думал о том, чтобы навсегда переехать в Россию, в идеале – вместе с Френсисом, и там вместе пойти учиться на врачей или работать простыми чернорабочими. Для этого он даже начал учить русский язык (благодаря чему смог читать Достоевского в оригинале). Получив от Кейнса контакты советских чиновников и ученых, Витгенштейн в сентябре 1935 года наконец отправился «на разведку» в советскую Россию. Об этом путешествии мы знаем немного. Он пробыл в Союзе две недели, был в Ленинграде и Москве, познакомился со многими людьми, в частности с учеными и философами-марксистами. Они, видимо неправильно истолковав цель его приезда, стали предлагать ему научные должности, в одном случае – должность профессора в Казанском университете (где в 1844 году учился его кумир Толстой!), но никак не простую работу, которую он искал для себя и для Френсиса. Когда он представился московскому философу Софье Яновской, та воскликнула: «Что? Не тот ли это великий Витгенштейн?» Некоторое время после возвращения из России Витгенштейн подумывал о том, чтобы принять поступившие предложения научных должностей. Тем не менее энтузиазма по отношению к Советскому Союзу он уже не испытывал. Почему, точно неизвестно: о своих впечатлениях он почти ничего не рассказывал – видимо, чтобы его имя не использовали в антисоветской пропаганде. Вероятнее всего, советская действительность просто развеяла его иллюзии, учитывая, что теперь он сравнивал жизнь советского человека с жизнью рядового в армии[180]. Тем не менее даже после этой поездки Витгенштейн отрицательно относился ко вполне оправданной критике сталинского тоталитаризма. «Тирания меня не возмущает», – говорил он Рашу Ризу. Даже после показательных процессов и Большой чистки 1936 года, не говоря уже об организованном массовом голодоморе украинских крестьян в начале 1930-х, Витгенштейн продолжал выказывать сочувственный интерес к советскому эксперименту, вероятно, потому, что тот казался ему совершенно не похожим на ситуацию на загнивающем Западе. Еще в 1939 году он говорил Друри: «Люди обвиняют Сталина в предательстве русской революции, но они понятия не имеют о проблемах, которые пришлось решать Сталину, и об опасностях, которые, как он видел, угрожали России»