. Ирония здесь в том, что и сам Сталин приводил эти «проблемы» и «опасности» в качестве оправдания гулаговских лагерей. Такое отношение к массовому убийце непостижимо, особенно если вспомнить строгие этические взгляды Витгенштейна. Но при этом он хотя бы не позорился публично, как другие британские интеллектуалы, например Бернард Шоу, который в 1934-м назвал Сталина честнейшим и искреннейшим человеком и сказал, что советские люди сыты, – именно тогда, когда они погибали от страшного голода
[182].
Витгенштейну еще на год продлили стипендию Тринити-колледжа, но с летним семестром 1936 года закончилась и она. Людвиг вновь остался без средств к существованию, зато с привычным ощущением отщепенца. Он решил, как и в 1913 году, поехать в Норвегию, чтобы закончить там работу и одновременно скрыться от несколько тяготивших его отношений с Френсисом. В конце августа он снова оказался в своем старом домике неподалеку от Шольдена. Больше месяца он пытался переработать свою последнюю рукопись («Коричневую книгу»), но в итоге весь извелся и забросил ее, посчитав результат «никчемным», «скучным» и «искусственным». Затем он начал писать новый вариант книги, которая позже, как уже упоминалось, составила значительную часть «Философских исследований». И на этот раз Норвегия оказалась подходящим местом для серьезной философской работы. А еще – для разбора собственных грехов. Чувствуя себя разложившимся морально, Витгенштейн написал очень личную исповедь, которую разослал друзьям и родне. Среди адресатов были Скиннер, Мур, Друри, Энгельман и Паскаль. Что было в той исповеди, точно неизвестно, так как большинство его близких друзей никогда этого не раскрывали. От Фани Паскаль мы знаем, что речь шла об отрицании Витгенштейном своего еврейства и о его дурном обращении с одним из учеников во времена учительства. Согласно еще одному источнику, в исповеди Витгенштейн также говорил о своей сексуальности.
За исключением нескольких поездок в Вену и в Кембридж, Витгенштейн неотлучно пробыл в Норвегии вплоть до Рождества 1937 года. Вокруг норвежских путешествий Витгенштейна сформировался эдакий чуть ли не романтический культ[183], но в действительности они всегда были сопряжены с одиночеством и отчаянием, и особенно в этот раз. Мысль о необходимости жить одному в его домике настолько пугала Людвига, что на какое-то время он поселился в доме Анны Ребни – пожилой женщины, с которой был знаком еще с довоенных времен. Этот страх в очередной раз подвиг его к размышлениям о своей этической позиции. Складывается такое впечатление, что, несмотря на написанную лишь в прошлом году исповедь, он снова стал терять контроль над собой. Он чувствовал себя слабым, жалким и задавленным человеком, воспринимающим собственную жизнь как проблему. Воспользовавшись словами Флобера, можно сказать, что его жизнь перестала быть