. Он писал:
«Возьмем мнение Фрейда, что тревога – это всегда в некотором роде повторение той тревоги, которую мы ощущали при рождении. Он не приводит этому никаких доказательств, потому что не в состоянии их привести. Но такая идея… столь же привлекательна, как привлекательны мифологические объяснения – объяснения, согласно которым это повторение чего-то, что уже было. <…> То же касается и понятия бессознательного. Фрейд действительно утверждает, что нашел доказательства в воспоминаниях, выявленных при анализе. Но на определенном этапе не ясно, насколько этими воспоминаниями мы обязаны самому аналитику. Так или иначе, показывают ли они, что тревога – это обязательно повторение той первородной тревоги?»[215]
«Фрейд оказал всем медвежью услугу своими фантастичными псевдообъяснениями (именно потому, что они остроумны). (Теперь эти образы прилеплены на каждой заднице: бери и “объясняй” симптомы болезни.)»[216]
В больнице Гая Витгенштейн познакомился с двумя врачами – Бэзилом Ривом и Р. Т. Грантом, которые занимались исследованиями так называемого травматического шока, часто встречающегося у пострадавших во время воздушных налетов. Будучи не в состоянии дать точное клиническое определение этому понятию, врачи предложили отказаться от термина «травматический шок» и просто максимально подробно описывать различные симптомы у пострадавших. Витгенштейн заинтересовался этим подходом, так как он очевидным образом был схож с идеей, высказанной в одном из фрагментов герцевских «Принципов математики» и восторгавшей его с юных лет: если убрать проблематичное понятие силы, «наш ум… в дальнейшем уже не будет выдвигать этот, ставший тем самым неправомерным, вопрос» (см. главу 2).
Когда исследовательский отдел больницы перевели в Ньюкасл, Витгенштейну предложили должность лабораторного ассистента, которая не только лучше оплачивалась, но и давала возможность выполнять более интересные с интеллектуальной точки зрения задачи.
Витгенштейн переехал в Ньюкасл в апреле 1943-го и пробыл там до февраля 1944-го. Как и везде до того, он оставил свой след и здесь. Одна секретарша вспоминала, что Витгенштейн с трудом вписывался в здешний узкий социальный слой. Когда утром он спускался на завтрак в превосходном настроении и с желанием поговорить, его британские коллеги замолкали и принимались читать газеты. И наоборот, пока они каждый вечер с удовольствием ужинали вместе, он ел один в своей комнате. «Проф. В. испытывал трудности с поиском жилья из-за иностранного акцента и своего немного потрепанного внешнего вида; к тому же он говорил, что он профессор, чем, естественно, вызывал у хозяек подозрение»