Меня трогает его покорность и отсутствие страха и стыда, того, который раньше заставлял прогонять. Алекс смирился и, я думаю, в душе он был счастлив, что я осталась, что я с ним. Внезапно, как-то совсем вдруг, неожиданно для себя самой я осознаю, что кроме меня у него никого и нет… Есть, конечно, Мария, и она приезжает часто, привозит продукты, лекарства, готовую еду для брата, которую он не ест, но должна же она проявлять свою заботу хоть как-то… Но она не может быть с ним постоянно, как я — у неё дети… А я своих бросила, именно Бросила, с большой буквы Б. Она — хорошая мать, а я — плохая: у меня в жизни вдруг появилось нечто более важное, чем мои дети…
Конечно, всё то, что делала я, могла бы выполнять и сиделка, и Мария часто настаивала на этом, но вряд ли профессиональная нянька стала бы кормить Алекса с ложечки, выдумывать разнообразие, чтоб только накормить его, обнимать его, когда ему совсем плохо, говорить поддерживающие слова именно тогда, когда они действительно нужны, дарить ему своё тепло и нежность, отдавать свои силы, быть на страже его лечения, следить за ним и при каждом отклонении настойчиво вызванивать доктора, чтобы убедиться, что все ухудшения укладываются в рамки медицинского понятия «пределы нормы»… Как объяснить ей, американке в третьем колене, что в такие моменты не сиделка нужна Алексу, а близкий, родной человек, что в болезни, особенно такой жестокой как эта, ему нужно тепло и забота, поддержка, а не протокольная помощь, строго описанная по пунктам в контракте на оказание услуг…
И я дарила ему нежность, всю, какая была во мне, а было её много, как выяснилось, очень много. Она копилась долгие годы жизни с нелюбимым мужем, а ведь я не жалела её, просто она никому не была нужна. Теперь в ней купался другой, он утопал в ней, словно в ласковом белом облаке, он исцелялся в моих руках, словно младенец в священной купели.
В дождливый вечер мы были одни, Алексу полегчало, тошнота отпустила его, он, ослабленный, лежал в своей спальне на боку, обнажённый по пояс, худой, обритый. Я легла рядом, не касаясь его, мы смотрели в глаза друг другу. В его взгляде была усталость и ещё что-то необъяснимое, что-то, что волновало меня, заставляло трепетать. Этот момент запечатлелся в моей памяти, он был наполнен особенным смыслом для нас обоих.
Я коснулась его плеча, там, где начиналась татуировка, и провела ладонью по ней, он закрыл глаза, наслаждаясь моей скупой лаской. Вот, оказывается, что нужно ему, ласки! Для такой холодной женщины, как я, это оказалось открытием… Я придвинулась ближе, настолько, что могла слышать его дыхание и ощущать тепло его тела. Не открывая глаз, он вдруг обнял меня медленно в таком нежном порыве, что у меня навернулись слёзы, и это не была жалость или боль, это была любовь… Моя любовь к нему, та самая, которой он так жаждал когда-то…