Алекс был очень слаб и скоро уснул, и я тоже. Мы впервые прикоснулись друг к другу в тот вечер, не считая моих манипуляций с инфузиями и перевязками. Именно тогда его измученный, уставший мозг принял одно очень важное решение.
(R. E. M. - Everybody Hurts (Live at Glastonbury 2003))
Я понимала, как сильно была нужна ему в то время, и хотя моя миссия порой бывала невыносимо тяжёлой, иногда случались моменты, ценнее которых сложно представить себе что-либо. Это были волнующе-чувственные мгновения, наполненные особенным смыслом…
Алекс пытается подняться со своей постели, я спрашиваю:
— Куда ты?
— Хочу душ принять.
— Объективно в нём нет такой уж необходимости. Ты принимал его вчера, — я стараюсь быть мягкой, но мне сложно…
— Вообще, это нужно делать, как минимум, дважды в день, — говорит он, подняв глаза на меня.
— Конечно. Но не в том состоянии, какое у тебя сейчас. Ты постоянно спишь и не двигаешься, тебе нечего смывать с себя, поверь, всё в порядке.
— Мне правда нужно, — настаивает он, и снова пытается встать, но опять не может, потому что у него головокружения, иногда настолько сильные, что он не может удержаться на ногах…
— Хорошо, хочешь мыться, будешь делать это вместе со мной. Я не желаю повторения прошлого раза, — мой голос делается строже, потому что я уже теряю терпение.
Прошлого раза… А в прошлый раз было всё тоже самое: его упорнейшее желание помыться в душе и его полнейшая неспособность сделать это. Я стараюсь относиться к его желаниям и потребностям с пониманием и уважением и поэтому позволяю уединиться, а сама в это время сижу на нервах и в страхе: как бы он не убился там, в полнейшей самостоятельности. И вот я сижу и слушаю шум воды уже слишком долго… Не выдерживаю, зову его, ответа нет, и у меня обрывается сердце… Сломя голову бросаюсь в душ, открываю дверь и вижу — он лежит на полу без сознания. Хватаю его голову и бью по щекам, а у самой слёзы, паника и нервы на пределе — я же не знаю, может он и умер уже… Но нет, медленно открывает глаза, пытается сосредоточиться, видит меня, рыдающую и прижимающую его голову к своей груди, и говорит вначале спокойно:
— Всё нормально, просто закружилась голова… — его голос очень мягкий, даже ласковый.
Затем он осознаёт всю унизительность ситуации для своего мужского достоинства, да, того самого, которое диктует ему, что «мужчина должен быть сильным и развитым физически, если претендует называться им», осознаёт и надрывно просит меня:
— Пожалуйста, выйди отсюда…
— Нет! Ни за что я больше не оставлю тебя, мистер самостоятельность! — и я сжимаю свои рыдания, усилием воли сворачиваю их, страх отпускает меня понемногу, ведь он жив, а это главное сегодня…