— Посмотрим.
— А ночью что будем делать?
Алекс вздыхает и с выдохом протяжно сообщает:
— Спать!
— В одной постели или в разных?
— В одной, конечно! — смотрит испуганно…
— Ну, ну, — отвечаю.
(Celine Dion et Garou — Sous le vent)
Возвращаемся теми же лабиринтами к дому, спускаемся в подземные гаражи, находим отремонтированный чёрный Porsche, едем в ресторан. Алекс всё это время серьёзен, молчалив и… неспокоен.
Я снимаю шубку, отдаю швейцару, но моё глубокое декольте скрыто под бирюзовым шарфом. Мы проходим к своему столику, Алекс в голубом кашемировом джемпере, моём любимом, том, в котором он выглядит непросто красиво, но ещё и трогательно, ведь голубой — его цвет, необычайно волнительно гармонирующий с цветом отросших чёрных локонов…
В ресторане занято около пяти столиков, и гостьи этого заведения одна за другой предсказуемо устремляют свои взоры на Алекса и фиксируют их. Меня забавляет эта неизменная устойчивость эффекта присутствия Алекса, где бы он ни был. Снимаю бирюзовый шарф со своих плеч и понимаю: я — жестокая женщина. Это чёрное платье действительно соблазняет, ведь оно ненавязчиво открывает плечи почти до середины и грудь ровно настолько, сколько нужно мужскому воображению, чтобы разыграться не на шутку. Алекс в полнейшем потоплении, мне кажется, он уже готов сдать все свои бастионы. Бедный, он не знает, как не смотреть на меня, ведь мы сидим друг напротив друга, и по замыслу посещения ресторана должны общаться около часа, пока нам не принесут блюда. Эффектность декольте постепенно начинает доходить до меня настойчивыми, упорными, надоедливыми взглядами других гостей этого изысканного и явно дорогого места, и я уже сама жалею, что надела его.
Спрашиваю Алекса:
— Ну, и сколько ты уже тренируешь себя?
Он смотрит вопросительно на меня. Не отвечает. Я настаиваю:
— Как долго твоя воля не сдаётся? — улыбаюсь.
— Мы можем не говорить об этом?
— Хорошо, я не буду. Извини.
Делаю глоток белого вина — оно изысканно в своём аромате и вкусе, выгодно отличается от наших вин тем, что алкоголь практически не ощутим, поэтому его букет раскрывается ярче и глубже. Я наслаждаюсь вином, и от этого мои губы принимают тот вид, который они могут иметь только лишь в случае неподдельно искреннего удовольствия. Алекс смотрит на них, похоже, он уже парализован и окончательно потерял с таким трудом удерживаемый контроль над своим самообладанием, ведь мои губы — это то, что возбуждает его больше всего, и мне давно известно об этом.
Мне уже жаль его, потому что выглядит он на самом деле жалостливо. А страдалец, тем временем, не отрывая своего взгляда от моего рта, внезапно признаётся: