— Нет, такого слова не знаю…
— Это означает, что у нас нет общей крови, и теоретически мы можем жениться и делать детей.
У нас в молодёжной тусовке это называется drop the bomb[5] — вот так вот выводить человека на эмоции. И Маюми делает это легко — вспыхивает, заливается розовым цветом, глаза выдают нервозность, она в панике. Действительно, двое молодых никак не связанных кровно людей провели в лесу почти трое суток, включая две ночи, имея при этом только один на двоих спальник. Говорят, восточные женщины отличаются исключительным спокойствием и рассудительностью, особенно японки. Маюми проглотила мою пилюлю с огромным, просто огроменным трудом. Кажется, я ей разонравилась, причём полностью. За всё оставшееся время нашего пребывания в одном пространстве мы больше ни разу не перекинулись и парой слов.
В тот вечер я уснула первой, не стала даже ужинать — так сильно хотелось спать, а надувной матрас после спальника показался королевской периной…
Утром мои глаза обжигает самая жестокая картина, какую может увидеть влюблённый человек: дверь в спальню для молодожёнов открыта, тусклый свет раннего ненастного утра едва освещает огромное ложе, на котором я вижу спящего Эштона. Он лежит на животе, уткнувшись носом в подушку, волосы растрёпаны, взъерошены и выглядят так, будто он засунул голову в стиральную машинку. К счастью, мне не видно никаких непристойных подробностей, но, как и любой нормальный мужчина, он спит со своей женщиной без одежды… Его необъятная смуглая спина, выставленная на обозрение, замотанные в белую простынь бёдра, руки, обнимающие подушку — самая интимная картина из всех, какие мне довелось видеть в жизни. Она ранит меня, терзает, потому что любимый мужчина принадлежит другой женщине, спит в её постели, дарит ей свои ночи, нежность, любовь…
Лучше не смотреть, не смотреть… — твержу себе.
Но нечто непокорное внутри меня орёт с оглушающим визгом: «Он целовал меня! Целовал! Он повторял моё имя, моё!»
Маюми нет в постели, я слышу шум воды в ванной — очевидно, она там, и радуюсь тому, что могу украсть кусочек её счастья, любуясь на то, как безмятежно спит её жених.
Мне сладко и больно одновременно, знаю, что самое правильное — отвернуться, но глаз своих оторвать не могу, не в силах, не в состоянии.
И вдруг мой взгляд замечает на сверкающем лаком дубовом полу дорогого номера некий мусор. Я приглядываюсь… и вижу фольгу от презерватива. Две такие фольги…
Прячу голову под одеяло и рыдаю. Так горько, как, наверное, никогда ещё в своей жизни.
Michael Kiwanuka — Cold Little Heart