— Неправда, ты преувеличиваешь, Лера!
— Ты знаешь, что нет!
— Лер, я не могу говорить девочке подобные вещи, ни один отец не может, потому что слова мужчины для неё имеют больший вес, нежели слова женщины! И вовсе не потому, что кто-то из нас хуже или лучше, а потому что так задумано природой! Слова, сказанные тобой, будут восприниматься иначе, если их произнесу я!
— Так нам это и нужно, разве нет?
— Нет! Её самооценка как женщины, самоуважение — это самое важное! Она и так сейчас уязвима, и без того унижена, обижена, отвергнута и прочее, и ты предлагаешь мне идти к ней и читать мораль о том, как не следует себя вести с мужчинами? Да она после этого из дома не выйдет!
— Я просто поражаюсь тому, как ты всегда умудряешься вывернуть ситуацию так, что виновные вроде как и не виноваты!
— Объективно, да. Я считаю, Эштон виноват, а не Соня.
— Да неужели?
— Именно. Моя девочка не пошла бы на такое, если бы ей не дали повод. Значит, он дал! Моя Соня держалась, как скала, все эти годы, и мне, Лерочка, очень хорошо известно, чего ей это стоило! Нет! Мы не говорили об этом ни разу! Просто когда-то я на своей шкуре всё это пережил!
— Звучит, как упрёк!
— Просто пытаюсь объяснить себя, вот и всё. Эштон виноват. Он дал повод, не сомневайся.
— У меня такое чувство, что у тебя всегда и во всём только Эштон виноват! Даже там, где он целиком и полностью пострадавшая сторона, всё равно его вина!
— Иногда мне кажется, что я ненавижу его…
— Господи, Алекс, что ты такое говоришь?!
А я зажимаю рот руками, потому что душат рыдания, и не знаю сама, почему же мне так больно…
— Зачем? Зачем ты говоришь такие страшные вещи? — кажется, у матери голос тоже на срыве.
— Потому что я их чувствую. Если я не могу сказать об этом тебе, то кому же тогда?
— Ты ему нужен! Ты так сильно ему нужен!
— Ровно так же, как и ты…
У этой фразы есть шипы, и предназначены они моей матери. Я слишком занята собой, чтобы набраться смелости и заглянуть в их комнату, посмотреть, почему молчат, что происходит у них, как она отреагировала. Внезапно слышу негромкое:
— Прости…
Слышу, что мать плачет, отец, очевидно, утешает её как всегда, они обнимаются.
— Нет такой кнопки, на которую можно было бы нажать, чтоб получить желаемое. Нет такой точки у меня на теле, которая отвечала бы за любовь к сыну, которого я узнал уже взрослым мужиком, а не ребёнком. Но хуже всего то, что и у него нет кнопки, имеющей функцию «люби!».
— Он твой сын! Твой родной сын, Алекс!
— А может Провиденье потому и забирало их у меня, всех до единого, что ничего хорошего они не могли бы дать ни миру, ни мне? Я сам сколько боли людям принёс, преимущественно женщинам, конечно! Да что далеко ходить: Амбр, например!