— Эш? — зову его негромко, и от этого непривычного сокращения он вдруг смягчается, взгляд его делается теплее, ласковее.
— Да, Софи?
— Ты когда Алекса впервые увидел, сразу узнал его?
Эштон поднимает вопросительно брови.
— Ну, в смысле, сразу понял, что он — твой отец?
— Сразу.
— И что ты почувствовал?
— Шок.
— Почему?
— Сходство действительно потрясает. Внешнее, я имею в виду. Странно увидеть собственное лицо на двадцать пять лет старше.
— Ты не знал, что вы похожи?
— Мать говорила мне, но я не представлял, что настолько…
— А… у тебя были какие-нибудь фотографии?
Эштон долго молчит. И мне становится холодно. Чем дольше он смотрит на залив, в уже опускающуюся темноту, тем дискомфортнее мне находиться с ним рядом.
— У матери было только одно фото, и подозреваю, когда она делала его, ей и в голову не могло прийти, что я его увижу.
Молчу, ожидая продолжения, и Эштон открывается больше:
— Мне не показывали ту фотографию — я сам её нашёл. И на ней… он просто спит. В постели. Больше ничего. Потом, когда мне было шестнадцать, мать случайно наткнулась на фото вашей семьи в журнале, и так мы узнали, где он и как живет.
— Значит, два года назад?
— Значит.
— Почему ты не приехал раньше?
— Я сделал это сразу же, как появилась возможность.
И снова в голосе металл и обжигающий холод.
— Слушай, давно хочу спросить, но не решаюсь… Зачем ты работаешь?
Эштон напрягается ещё сильнее.
— Ну, я в том смысле, что папа… Алекс… он ведь достаточно денег тебе даёт?
— К хорошему привыкаешь легко, а лишиться всего можно в одно мгновение.
— Чего, например?
— Да всего этого. Квартира, машина, бесконечные карты: банковские, клубные, куча вещей, одна дороже другой. Моей матери понадобилось бы работать лет пятьдесят и при этом ничего не есть, чтобы накопить подобную сумму. Хотя, может и этого не хватило бы. Подозреваю, кондо, в котором я живу, стоит больше миллиона — в этом случае ни у меня, ни у моей матери совсем нет шансов. Совсем. Поэтому я стараюсь не привыкать. В любой момент… всё может закончиться так же быстро, как и началось.
— Что заставляет тебя так думать?
Эштон какое-то время молчит, и я уже почти теряю надежду получить его ответ, как вдруг он выдаёт то, что причиняет боль даже мне, не говоря уже о родителях:
— У меня нет никаких доказательств, что он мой отец. Что, если нет?
— Самое большое доказательство — твоё лицо. Никто из тех, у кого есть глаза, не имеет ни малейших сомнений в том, что у вас общие гены! — я буквально выплёскиваю на него своё негодование.
— А что, если однажды вдруг он захочет проверить? И результат окажется не тем?