— Метров 5–7 — не больше. Я не очень меткая.
Эштон вздыхает, думает какое-то время, затем посвящает меня в свой план:
— Пробирайся как можно более незаметно вон к той ёлке, видишь её?
— Да.
— Спрячься за ней и жди, пока я не подам знак.
— Какой?
— Эммм, я просто громко крикну: «Алексей — трепач!».
— Тебе это дорого будет стоить!
— Посмотрим ещё! Как только услышишь это, выбегай из-за своей ёлки и двигайся в сторону бассейна. Как почувствуешь, что точно можешь попасть — запускай снаряд, поняла?
— Поняла. Только ты ори вот что: «Лёха — косой, набитый колбасой!» Запомнил?
Эштон повторяет раз десять русскую фразу, пока она буквально не отлетает от его зубов.
— Слушай, а что это значит? — внезапно интересуется.
— Не бойся, ничего ужасного, но Лёха бесится жутко! — сообщаю с невероятным удовольствием.
— Ладно, сейчас я попробую выбить Эндрю, а ты не высовывайся, поняла? На тебе вся миссия завязана!
— Поняла.
— Отлично.
Спустя двадцать минут на поле боя из выживших остаёмся только мы с Эштоном и Лёха с Настей. На счету обоих снайперов примерно равное количество жертв, и Лёха уже не так весело вопит свои кричалки.
— Давай, пробирайся к месту диверсии, — получаю команду.
Как только я выдвигаюсь ползком из нашего сугроба, Эштон пулей вылетает из-за него же, метая снежки в Лёху, и несётся в сторону, противоположную от моей ели. Офигевший брат начинает обстрел, но поздно: Эштон уже в другом окопе, в опасной близости к нашему Наполеону.
— Лёха!
— Чего тебе?
— А ты не трепач? — интересуется, смеясь, Эштон.
— А ты не офигел ли, шпана мелкая?! — вижу, что брат мой начинает злиться.
— Может, и шпана! — отзывается Эштон с подозрительной иронией. — Главное, чтобы наш герой трепачом не оказался и не получил бы пинок под зад!
Народ на поле битвы начинает ржать, и я чётко вижу, что Эштон моего брата УЖЕ вывел из равновесия.
— Это от тебя, что ли, детсад? Молоко вытри с подбородка, Бэмби!
— А если и от меня? — с этими словами Эштон бросается на открытое, ничем не защищённое пространство.
— Вот ты дурак, Эштон! Тебе конец! — пророчит во всю глотку Эндрю, давясь от смеха.
— Он не дурак! Он гордый камикадзе! — возражает ему Дерек, Настин бойфренд.
— Эштон! Завали его! — пищат хором Кейси, Аннабель и Лурдес, и в этот момент я люблю сестёр самой нежной любовью.
Внезапно слышу наш позывной: «Лёха — косой, набитый колбасой!» Просто кошмарный акцент Эштона вызывает непередаваемую бурю эмоций: народ ржёт так, что никаких комиков не надо! А брат мой слегка так багровеет…
Покидаю свою ёлку, бегу что есть мочи куда условлено, и каково же моё удивление обнаружить, что брат понятия обо мне не имеет, да ему, кажется, вообще нет никакого до меня дела! Вся его багровая злость и внимание сосредоточены на выскочке Эштоне! А меня, похоже, никто даже и соперником не считает! На расстоянии «прямо перед носом» Лёха, наконец, замечает меня, но поздно: моя рука уже совершила свой судьбоносный бросок! Вымученный долгим ожиданием, а оттого намертво слепленный снежный не то что ком, а вообще сугроб, благополучно прилуняется на ясный лик моего единокровного брата, залепив ему всю физиономию, подло проникнув за шиворот и, кажется, даже за пазуху…