Я давно уже не та Ева, что была раньше, нет больше во мне дерзости, воинственности и способности отражать любой удар — я уязвима, и только Дамиен знает, насколько. Я доверяю ему, потому что знаю, он больше никогда не предаст, потому что теперь это будет всё равно, что выстрелить мне в висок. Тело моё, может и останется, но меня уже в нём не будет. И Дамиену это известно лучше, чем кому-либо, он полностью осознаёт ответственность и именно по этой причине так боится оступиться.
После всего, через что мы прошли, видя то, как он борется за нас, не допуская даже мысли сдаться, я, наконец, отпустила себя, разжала внутренний замок и позволила ему войти.
«Ты — мой опиум» — Дамиен любил повторять это в юности, часто вспоминает и теперь. Но в этой жизни всё иначе — на этот раз зависима я, и моя точка невозврата давно пройдена. Я могла бы просуществовать свою жизнь толстой коровой, заточённой в страхи и воспоминания о потерях, но Дамиен пришёл вовремя: вытянул из провала в сознании, встряхнул и заставил жить.
— Помнишь, ты сказал однажды, что мать любила меня. И ты это просто знаешь. Можешь теперь сказать, почему?
— Могу.
— Почему?
— У нас с ней был разговор. Не раз, вообще-то, но именно после одного особенного я понял, как сильно на самом деле, она тебя любит. Нас обоих.
— Ну же! Что она сказала?
Он делает долгую паузу, будто собирается с мыслями или никак не может решиться. Наконец, это происходит:
— Мел с самого начала хотела ребёнка. Не то, чтобы я был против, просто… наверное, ещё не созрел для отцовства. Но она настаивала, предупредила о возможных проблемах с зачатием и сказала, что чем раньше мы начнём, тем больше у нас будет шансов. Ты ведь знаешь, они с матерью всегда дружили, и именно это, наверное, я и не мог простить Энни. Хотел, чтобы она была ласковее и добрее с тобой. Тебе это было нужнее, чем моей жене, но мать этого не понимала. Я ненавидел её, поскольку считал, что она тебя не любит. Так я думал до определённого момента. В общем, после двух лет попыток мы были вынуждены, как ты знаешь, прибегнуть к искусственной фертилизации. Врачи пообещали Мел, что с этим методом всё получится быстро, и та похвасталась матери. И вот уже накануне этой процедуры Энни позвонила и сказала, что хочет поговорить со мной. Наедине. Мы встретились, и она почти сразу призналась, что предмет разговора — наши с Мел планы родительства. Она попросила не торопиться, подумать, взвесить и прочее. Я привёл наши с Мел аргументы, она слушала и кивала, а потом вдруг растрогалась. Да, Ева, она плакала и сказала мне кое-что.