Я не помню, когда моя жена прикасалась ко мне в последний раз. Я не помню, когда она вообще проявляла хоть какой-нибудь интерес. И знаю причину: всего несколько слов. Несколько сказанных в запале, необдуманных, не взвешенных жестоких слов изменили нас навсегда.
Может ли мужчина, переставший быть им в глазах своей женщины, что-либо изменить? Исправить? Доказать, что он всё же чего-то стоит? Что Любовь его — не полые слова и не юношеская прихоть, а фундаментальное чувство, подчинившее себе каждый его вектор.
Я пытаюсь.
Я пробую всё, на что способно моё воображение и сила моего духа.
Я сражаюсь.
— Она стала слишком тяжёлым для тебя грузом, сынок! — настаивает мать. — Сама идёт ко дну и тебя тянет. Ты ведь когда-то был отцом, постарайся меня понять: сил нет смотреть на то, как твоё дитя убивают!
В глазах матери поблёскивают скупые слёзы, делая для меня эту сцену душераздирающей и невыносимой в одно и то же время.
— Где это видано, чтобы невестка мать на порог не пускала?
— В этом ты виновата сама.
— Мало ли что и когда было сказано!
— Мама, ты сильно перегнула палку. А ведь я тебя просил не лезть к ней, предупреждал! Нельзя воплощать в слова весь бред, который возникает в твоей голове, нельзя, понимаешь? Все давным-давно привыкли к тому, что твоя прямолинейность неразборчива и обижает, иногда плетью хлещет, но есть же, чёрт возьми, предел! Ситуации, когда контролировать свой рот просто жизненно необходимо! Я до сих пор с трудом осознаю, что те слова вылетели изо рта моей родной матери!
Она нервно поджимает губы, отчего подбородок кажется ещё более резким, угловатым.
— Да, я сказала глупость. Но уже давно это признала и извинилась. А тебе, как сыну, не стыдно закрыть двери своего дома для матери?
— Зачем тебе мой дом?
— Затем, что он дом моего единственного…
Она осекается, потому что вот уже двенадцать лет, как правда всплыла, и мы выяснили, что я вовсе не единственный, как был всегда уверен, а младший из двоих братьев.
— Мама, мой дом не только мой, но и моей жены. Дом, понимаешь? Место, где она должна ощущать комфорт и безопасность — это важно. О каком комфорте можно говорить, если в твоей гостиной сидит и поучает всех вокруг человек, произнёсший вслух «Бог прибрал её к лучшему, теперь хоть выдохните»?
Мать закатывает глаза.
— Ты же женщина, мама! Должно же быть в тебе что-то хоть отдалённо напоминающее сострадание? Смерть ребёнка — всегда горе, но прибавь сюда ещё и чувство вины! Ты можешь хоть на секунду почувствовать её груз?
— Все эти душещипательные призывы к моему состраданию никоим образом не оправдывают жену, ставшую шлюхой.