пусть в это мгновение меня обнимают руки. Пусть они обхватят меня со спины и сожмут кольцом, замкнут в круг своей заботы. Пусть они будут тёплыми или даже горячими, а я уложу свою тяжёлую, измученную неправильностью, неоднозначностью голову на его плечо. Пусть его сердце бьется так же уверенно, как когда-то, каким было всегда. Пусть его губы коснутся моей щеки, пусть его шёпот согреет моё ухо так давно не произносимыми словами:
«Ты моя! Ты только моя, Викки…»И я чувствую.
Ощущаю его присутствие, улавливаю кожей радиацию тепла и перестаю дышать.
Где он был? Откуда он здесь?
Отрываю от пола ступню, чтобы сделать шаг назад, но тут же упираюсь спиной в нечто горячее и влажное.
— Обними… — прошу шёпотом.
Он медлит, тянет, изматывая неопределённостью, и я закрываю глаза — мне больно видеть, и мозг вот-вот взорвётся от напряжения. Наконец, его сильные руки оборачиваются вокруг меня, вжавшись предплечьями в живот, я открываю глаза и вижу капли воды на коже.
«Господи!» — думаю. — «Всё это время он был дома! В душе!»
— Ну что? Теперь ты живая? — обжигает мой затылок полушёпотом-полуголосом. И я чувствую в знакомом, всегда для меня мягком, но теперь жёстком тоне горечь и боль.
Бурю в моих чувствах выдаёт дыхание: слишком частое и рваное, чтобы безразличие, которое я так лелею, выглядело убедительным.
— Всё-таки ожила… — констатирует с интонацией, которой в суде выносят приговор серийным убийцам.
Кай делает шаг назад и подхватывает меня, чтобы не упала. Мгновение спустя я лежу на кровати, отслужившей шестилетнюю службу супружеского ложа. Здесь был секс, много секса, но совсем мало близости. За эти годы она ни разу не видела любовь. А может, видела?
Кай мокрый и голый, на нём нет даже полотенца — не счёл нужным прикрываться в квартире, где кроме него никого нет. Он нависает надо мной, и смотрит в глаза мутным тяжёлым взглядом — в нём намешано столько всего, что в эту минуту моему сознанию сложно вычленить главное. Неосознанно я избегаю поединка, зная заранее — мне не выиграть, поэтому малодушно скольжу глазами по его стройному телу. Его как будто стало больше: мышцы объёмнее, грудь шире, руки сильнее.
Я вздрагиваю от прикосновения к голени: Кай больше не смотрит на меня, он следит за собственной рукой, медленно поднимающейся к моему колену. Его ладонь задерживается на бедре, кончики пальцев вжимаются в кожу, и это не просто касание, не ласка традиционной прелюдии, его руки словно стремятся запомнить меня, оставить в памяти слепок, забрать часть с собой.
Я фиксирую каплю воды, готовую сорваться с пряди мокрых волос мужа, пока его руки стягивают с меня одежду, преследуя только одну цель — остаться вменяемой. Сражаюсь, зная, что у моего супруга есть нечто такое, против чего я безоружна — взгляд. Он удерживает зрительный контакт гораздо дольше любого времени, которое можно было бы отнести к нормальному, и мне тяжело выдержать эту пытку, она как распятие.