Кай согласно кивает и молча, небрежно сворачивает бумаги трубочкой, словно подчёркивая, что мои решения не имеют здесь никакой силы.
Его молчание, а скорее безрадостные энергетические бури, бушующие внутри него и фонирующие с моим собственным столь слабым и неустойчивым полем, вытолкнули меня из кафе в направлении… вначале без направления. Затем в квартиру, переставшую быть домом — мне нужно забрать оставшиеся вещи.
Комната для хранения одежды, которую риэлтор назвала гардеробной, а я «с почтением» величаю шкафом, когда-то была разделена нами на две половины — мою и Кая. Однако со временем я не заметила, как заполнила своими тряпками всё пространство, оставив мужу процентов десять-пятнадцать. Большая часть из них даже ни разу не была надета или попросту оказалась забыта сразу после окончания дня «шопотерапии» неизменно проводимого с Адити в каждый первый четверг месяца. Я никогда не задумывалась о том, сколько покупаю ненужного: какой бы ящик не выдвинула — кругом моё барахло. Тут и ста сумок не хватит, не то, что тех десяти, которые я подготовила.
В одном из ящиков обнаруживаю нижнее бельё Кая и чёрные глянцевые упаковки презервативов: когда-то, уже очень давно, он пользовался ими в последние дни моих месячных, настолько было ему невтерпёж. Они задерживают мой взгляд, призывая воспоминания, погружая в них с головой.
Были ли мы счастливы? До трагедии — абсолютно точно да. Мы любили друг друга, невзирая на сложности и трудности жизни, ведь она никогда не была для нас лёгкой. И у нас всегда был секс — настоящий, яркий, живой.
Моя рука машинально тянется к чёрным коробочкам, вынимает их из ящика. Я смотрю и недоумеваю: почему он до сих пор их не выбросил? Срок годности наверняка уже давно истёк. Моё иногда излишне острое зрение замечает нежно розовый цвет на самом дне ящика, спрятанный под ровными стопками мужского белья. Это картонная коробка. Я осторожно её вынимаю, снимаю перламутровую крышку и… и не могу дышать: под ней первое одеяльце дочери, клочок трикотажной ткани, в который Кай завернул нашего новорожденного ребёнка сразу после появления на свет. Он нашёл и купил его сам, приехал в больницу с коробкой в руках, перевязанной тонкой розовой лентой.
— Зачем? — спрашиваю его в перерыве между схватками. — У нас их уже с дюжину! Каждый считает своим долгом притащить именно плед! Как будто других полезных для новорожденных вещей не существует!
Его ответ был слишком глубоким и надрывным, чтобы мой оглушённый родовой болью мозг оказался способен понять его неизмеримую важность: