— Знакомься, это Нансен — мой брат, — Ансель кивает на высоченного парня лет тридцати-пяти, с коротко остриженными каштановыми волосами, актуальной для сегодняшних дней бородой и невероятным размахом плеч.
— Старший, — Нансен протягивает руку и больно жмёт мою.
Он, как и многие, хочет заглянуть внутрь меня, и от неожиданности этого знакомства я на пару мгновений его впускаю.
— Виктория, преподаватель биологии, — представляет меня мой друг, — и слушатель на моём художественном курсе.
— Что ж, рад знакомству, — прищуривается Нансен. — Как успехи в рисовании?
Я теряюсь. Новые люди — это всегда испытание, и я злюсь на Анселя за то, что не предупредил.
— Хорошо, спасибо, — отвечаю и чувствую, как съёживается моё маленькое улиточное тельце, чтобы спрятаться в свой хрупкий домик.
Похоже, Ансель действительно пытается что-то исправить, прилагая при этом вполне ощутимые усилия, ведь семья — это тяжелое оружие, самый действенный и самый быстрый путь стать ближе.
Нансен выше Анселя, крупнее физически. И от него исходит непоколебимое спокойствие.
— Нансен тоже преподаёт, — продолжает знакомство Ансель, — математику, физкультуру и историю в средней школе.
— Всегда приятно встретить коллегу! — растягиваю губы в дежурной улыбке. — Зачем мы здесь? — шёпотом вопрошаю Анселя.
— Я хочу тебе кое-что показать, — отвечает он тем же способом.
И уже громче обращается к брату:
— Ну так как, ты дашь нам контейнеры или нет?
— Посмотри за цистерной, выбирайте из тех, что остались.
Ансель тянет меня за руку в направлении серебристой цистерны, откуда школьники набирают в свои ведёрки мальков.
— У них отломаны ручки, но ничего, можно и так носить, — вручает мне в руки белую пластиковую ёмкость. — Сейчас будет самое интересное!
Мы опускаем свои контейнеры в широкое отверстие в цистерне и вынимаем наполненными крохотными рыбёшками. Я завороженно смотрю на жизнь в своих руках — малышей одной из самых странных рыб: дети никогда не узнают родителей, родители никогда не узнают детей. Их жизни не пересекаются, лишь однажды соприкасаясь в точке, где встречаются рождение и смерть. Осенний нерест — одно из знаковых событий в наших краях: повод для праздника и увеселительных мероприятий для белых и иммигрантов, часть года, наполненная сакральным смыслом для индейцев. А для меня в нём слишком много смерти. Она уродлива, безжалостна и неумолима: все ручьи и мелководные реки становятся кладбищем для отнерестившихся рыб и одновременно колыбелью для их ещё не родившегося потомства.
А вот весна… весна — это всегда жизнь. Я опускаю ладони в воду и наблюдаю за тем, как нежно трогают мои пальцы новорожденные лосося.