— У Вас… кровь! — вдруг выдаёт с некоторым волнением и поднятыми бровями.
— Где кровь?
— Вот здесь, — указывает на мою шею, — на затылке. Вы что, поскользнулись в том туалете и упали?
— Сами Вы поскользнулись в том туалете и упали! Это боевое ранение.
— О Боже! Неужели я всё-таки что-то пропустил? — восклицает.
Клянусь, он старается не улыбаться.
— Утром меня ограбили. Я, естественно, попыталась вернуть своё. Они, что вполне логично, не хотели отдавать. Это вот последствия. Мне не видно, иначе бы я отмыла.
— Вы рану-то хотя бы обработали?
— Чем?
— Антисептиком.
— Ослу понятно, что антисептиком. Я к тому, где Вы тут видите аптечку? Или хотя бы чемодан с моими вещами?
На этот раз ему не хочется веселиться. Он разворачивается ко мне спиной и роется в своей сумке. Через минуту в его руках бактерицидные салфетки, огромный пластырь вроде бандажа и флакон с неизвестным мне средством.
— Идёмте, — предлагает, — я обработаю.
— Вы шутите? Что ещё Вы возите с собой в той сумке?
— Только самое необходимое.
Он ведёт меня в мужской туалет, и мой рассудок не оказывает этому предводительству ни малейшего сопротивления. Есть во всём этом нечто… запретно-бунтарское. Оказывается, даже в туалете можно ощутить сладко-терпкий вкус эйфории.
Рядом с этой махиной я чувствую себя мухой — даже до плеча ему не достаю. И нет, это не были мои страдающие гормоны в самолёте, от него действительно веет жаром. И тем же самым парфюмом, как от его футболки, и таким исключительно мужским шлейфом, что я теряю всякую бдительность — он убирает мои волосы с шеи, и от прикосновения его пальцев к позвонкам всё моё тело пронизывает жаром. Странное дело, внутри так горячо, а кожу засыпало мурашками.
— Вам холодно? — сразу спрашивает. И лучше б он молчал, потому что вместе со словами меня обдало его дыханием… и чуть не опрокинуло.
— Да.
— У меня есть свитер. Если Вы не слишком зациклены на гигиене, то… можете взять.
— А Вы?
— Мне жарко.
Хоспади… Жарко ему! А я сейчас всё равно что в сауне, хоть и вспучило мне всю кожу, будто я голая посреди января в Монреале! Рудиментарный рефлекс, что б его!
— Много украли? — спрашивает.
Я отрицательно мотаю головой — говорить не хочется. Но неловкость молчания всё же заставляет ответить:
— Пятьдесят евро и карточки.
— Заблокировали?
— Конечно, — киваю. — Сразу же.
— Не двигайте головой. Ссадина довольно глубокая. Как приедете домой, сразу езжайте в больницу — тут, скорее всего, нужны швы.
Ага, как же, думаю. Сейчас почему-то очень хочется напомнить ему про мой чемодан, который на самом деле гораздо ценнее пяти тысяч, потому что в нём остались воспоминания, но его пальцы на моей шее, они такие… нежные… и осторожные, что я уже натуральный канадский гусь. Мои глаза закрываются сами. Целую вечность ко мне никто не прикасался вот так, как это делает он. Незнакомый мужик из очереди. Бесчувственный сноб, но однозначно не похотливый козёл.