Встречи на берегу «австрийского моря»
Во время блужданий по перенаселенным причалам в поисках свободной стоянки мой чудовищный английский, первый раз за все путешествие, сослужил добрую службу. На мой вопрос, нету ли тут «фри плейс», неожиданно на приличном русском языке отозвалась молодая женщина.
— Вы русский? — спросила она. — Я вас по акценту вычислила… а мы из Вены.
Чудеса! Оказалось, что и в сухопутной Австрии имеются граждане, прибабахнутые пыльным мешком яхтенной романтики, на них-то я и напоролся. К моменту нашего знакомства Роберт и Ингрид с четырехлетней дочкой Анной, собакой и морской свинкой по имени Пит уже несколько лет жили на яхте, крейсируя на этой довольно неуклюжей стальной «шарпи» по водам Средиземного моря.
— Пока ребенок не ходит в школу, можем себе позволить жизнь на яхте, — объяснили австрийцы.
— На какие шиши?
— Сдаем квартиру в Вене…
— А работа?
Роберт и Ингрид переглянулись, видимо не очень понимая, чего я от них добиваюсь.
— Вот наша работа, — сказал Роберт, указывая на дочь.
Действительно, четырехлетняя Анюта бегло лопотала на всех средиземноморских языках, легко отличала стаксель от кливера и вообще выглядела развитым и живым ребенком. Я одобрительно погладил ее по головке, но для себя так я и не решил, хорошо это или плохо, когда два молодых образованных человека, полные сил и энергии, вместо того чтобы трудиться в народном хозяйстве родной Австрии, уходят в многолетнее плавание? И это в самом продуктивном возрасте, а как же профессиональные амбиции? Карьера, наконец?..
— Карьера никуда не денется, — заверил меня Роберт.
Нет, не все понимает моя отстроенная по русско-советским лекалам душа в жизни австрийских странников. Или это уже возраст сказывается?.. Помню, что всякий раз, как на экране телевизора появлялся хор, мой престарелый отец негодовал: «Люди в хоре глотки дерут, в то время как в стране рабочих рук не хватает — станочный парк простаивает». Привет тебе от сына, родной!
Евангелие от Иуды давно написано
Ингрид обучалась русскому языку в Москве и, как большинство зарубежных славистов, обожала Россию, в которой не была уже много лет. Единственное, чего не принимал в России организм Ингрид, — это сырую воду из-под крана. Солженицын, Бродский, Тарковский!.. Эти имена не сходили у нее с уст.
Свою любовь и частично язык она передала Роберту и Анне, и теперь, встретившись со мной, эти милые австрийцы изливали свои чувства, принимая меня чуть ли не за символ новой, свободной и возрождающейся России.
Они смотрели на меня счастливыми глазами.