— Оставь, ради бога, при чем тут любовь?
Между тем перед глазами разворачивается реальная картина коллективного сошествия с ума. Ведь по всем законам Фитька, как и надлежит сентябрьской стрекозе, обязан остаться один — заброшен и забыт. Иначе зачем же мы всю жизнь укрощаем страсти, не позволяя себе ни-ни… ни на шаг?.. Да, черт побери, на закате жизни мы пожинаем плоды счастья от своих земных страданий.
— Кому они нужны, ваши страдания!.. — морщится жена.
— Что ты несешь, язычница!
Отмахивается и уходит.
Женщина — ей не постичь божественной связи между страданием и счастьем.
— Хватит трепаться! — говорит жена. — Покажи осчастливленного.
— Покажу…
Я перебираю в памяти имена великих мучеников от Авеля до наших дней, вспоминается море страданий и океан слез, но счастье, увы… По этой причине ставлю крест на собственных пророчествах и записываюсь в дураки. Кто последний?
На деревенской даче у художника Кокарева пили «Столичную» новгородского разлива под грибы и болтали о грехах. Растормозились до того, что одна дама, сценаристка по специальности, призналась в совращении сына ближайшей подруги. Сидящая визави мать совращенного вернула долг подробностями своего романа с первым мужем сценаристки. Подробности, в свою очередь, неприятно задели графика Липова — нынешнего мужа подруги нахальной сценаристки, и он поведал несколько шокирующих эпизодов из своей студенческой молодости, после чего гости наперебой посыпали пикантными откровениями, а скульптор Семен Кущ рассказал такое, от чего даже у сценаристки покраснели виски.
— Ну ты, Сеня, даешь!.. — сказала она, вытирая слезы смущения. — Хоть бы Николая Ивановича постеснялся.
Восьмидесятилетний хозяин дома Николай Иванович сидел, опершись о палку, и, разомлев после двух поднесенных рюмок, слушал молодежь, одобрительно кивая.
— А что «Николай Иванович»… В свое время тоже, надо думать, позволял себе кое-что. Было дело, дядя Коля?
Польщенный вниманием культурных квартирантов, старик признался, что «дело было… правда, давно».
Гости потребовали подробности.
Старик выпил третью и беззубым ртом прошамкал фразу неожиданную:
— За границей было… В Польше.
— Вот тебе раз! Ты как же там оказался?
— В группе войск… В отдельной саперной роте, — с гордостью сказал Николай Иванович. — Мы там на хуторе стояли под городом Быдгощ, понимаешь, такое дело.
Хозяйничала на хуторе вдова, о которой Николай Иванович сказал мечтательно:
— Женщина такая!.. — и рукой описал в воздухе волну, иллюстрирующую, видимо, превосходные качества полячки. — Хорошая женщина. Пани Ядзя.