Неразлучные (Бовуар) - страница 62

Горячо надеюсь, что мне не придется калечить себе ногу во время вашего пребывания в Ганепане. 11-го мы решили поехать за двадцать пять километров посмотреть ландскую коровью корриду и посетить старую усадьбу, где живут наши родственники. Постарайтесь быть здесь, прошу вас. Насчет поезда не знаю, что сказать. Вы поедете через Бордо или через Монтобан? Если через Монтобан, мы можем встретить вас в Рискле, это недалеко отсюда, чтобы вам не пришлось делать пересадку.

Мне интересно, как вы проводите каникулы. Если бы по получении этого письма вы могли сразу написать мне в Марсель, до востребования, я бы хоть что-то узнала о вас. Я часто бываю с вами рядом, несмотря на расстояние. Вы и так это знаете, но я все-таки пишу это ради удовольствия видеть, как мое перо выводит столь неопровержимую истину.

Сердечно целую вас, привет Пупетте и поклон вашим родителям.

Заза

Вечер четверга, 10 октября 1929

Моя дорогая Симона!

Я пишу не затем, чтобы, как любит делать Гандильяк[41], извиняться за то, что вчера весь вечер была мрачна, несмотря на вермут и вдохновляющий прием в баре «Селексьон»[42]. Вы наверняка поняли, что я была убита полученным накануне пневматическим посланием. Оно пришлось совсем некстати. Если бы П. (Мерло-Понти. — С. Ле Бон де Бовуар) догадывался, в каком волнении я ждала нашей встречи в четверг, думаю, он бы его не написал. Ну и хорошо, что не догадывался, я довольна, мне полезно было увидеть, до чего я могу дойти в своем отчаянии, когда остаюсь совсем одна и мне приходится бороться со своими горькими мыслями и зловещими мамиными предостережениями, которые она считает необходимым высказывать. Хуже всего, что с ним невозможно связаться. Я не рискнула написать ему на улицу Тур. Если бы вы были вчера одна, я бы послала ему пару строк в конверте, надписанном вашим четким почерком. Будьте так добры, пошлите ему как можно скорее пневматическое письмо о том, что он и так, надеюсь, знает: что я рядом с ним и в горе и в радости, а главное, что он может сколько угодно писать мне домой. И хорошо бы он не отказывал себе в этом, потому что если увидеться с ним в ближайшее время невозможно, то мне страшно нужно получить от него хотя бы пару слов. Кстати, ему не стоит опасаться особого веселья с моей стороны[43]. Если бы я заговорила с ним даже о нас, это было бы вполне серьезно. И если предположить, что его присутствие принесет мне облегчение и вернет счастливую уверенность, которую я чувствовала во вторник, болтая с вами во дворе лицея Фенелона, то все равно в жизни есть достаточно много печального, о чем можно поговорить с человеком в трауре. […]