А вокруг, беспорядочно отстреливаясь, бежали солдаты, казаки. И все, все — в сторону реки. «Пожалуй, пра-авильно, — думал Айвазян почти безразлично, — пускай растекаются вдоль берега. Возможно, посчастливится отдельным удальцам переплыть Кубань, не всюду же там противник».
Возле Айвазяна топтался подпоручик Голышев:
— Господин полковник, — торопил он его, — надо же что-то делать! — посиневшее, трусливое лицо его передергивалось.
— Убирайся! — рявкнул полковник.
И Голышева будто ветром сдуло. Кинулся вслед за казаками.
А сам Айвазян вынул из замшевой кобуры маленький браунинг и пошел, именно пошел, а не побежал в ту же сторону. Потом остановился и присел на круглый желтый пень.
Полный разгром.
Пленные деникинцы сбились в кучу на широкой поляне. Тут же — гора всевозможного оружия. Она росла, топырилась штыками, шашками, металлически позвякивала. Казалось, ей конца не будет, потому что сюда из кустов, из всех щелей выползали все новые партии захваченных беляков.
Митька Урюпин узнавал многих своих недавних сослуживцев. Чуть наклоняясь к Мартынову, казак шептал, видимо, объясняя, кто есть кто. Потом громко сказал:
— Ну, слава богу, вовремя мы вдарили! Не успели гады прикончить тех пленных коммунистов.
— Слушай! — быстро сказал Мартынов, — ты говорил, что там еще парнишка какой-то?
— Так точно, Терентий Петрович. В крови он весь, чуть живой. Хфершал Загоруйко вже биля него возится…
Мартынов устало провел ладонью по лицу, смутная тревога, неосознанное предчувствие сжали его сердце. Он хотел что-то спросить у Митьки Урюпина, но тут к месту, где они стояли, подлетела тачанка. Лихо развернулась. Конская пена мыльно окропила траву у ног Мартынова. Вспотевшее, веселое лицо пулеметчика неистово розовело, вся его фигура еще дышала недавним боем.
Кроме него, в тачанке находился Артур Ласманис. Через шею повязана темная косынка, на которой покоилась раненая рука. Глаза чекиста светились радостью:
— Ну, Мартыныч, не повстречал еще своего «шефа» полковника Айвазяна?
— Пока нет, — чуть улыбнулся Мартынов, шаря вокруг глазами и всматриваясь в беспорядочную толпу пленных. Впрочем, там уже отделяли офицеров от остальных, наводили кое-какой порядок.
Захар Манько, — он присутствовал здесь же, — перехватил взгляд Терентия Петровича и потому сказал:
— Не трудись, Петрович, полковника больше нет. Застрелился Айвазян… во-он там, недалеко от склада боеприпасов. Все-то на моих глазах произошло. Фигуру его я издалека заметил, сидел он на пеньке, с пистолетом, вроде как не в себе был. Ну, а я… того… кустами… чтобы прикладом огреть и связать. Чую, бормочет он песню, чи-то, стихи якись. Про даму, што ли, ну будто она в шелках вся. Я тут и крикнул: «Сдавайся, господин!» А он — возьми да и пулю в лоб… Так-то.