— Не лезь, говорю! Как войдешь в речку, так тебя черт схватит. Черти чистых ой как любят!
Дети нерешительно остановились и во все глаза глядели на Славку и Петьку. Те купались, и черти их почему-то не забирали.
«Ох и народ!» — улыбался Никифор и, как бы продолжая свои недавние мысли, думал: «Вот кто вольно по земле ходит! Белые чи красные — им хоть бы что. А ребятишек жаль, ребятне сейчас искупаться, побултыхаться хочется. Зря им препятствуют».
Славка и Петька вылезли из реки и, как по команде, стали скакать, пританцовывать на одной ноге, вытряхивая из ушей воду. Потом уселись рядом с дедом на бугорке. Было тепло; мальчишки, уткнувшись носами в пиджак деда, расстеленный на траве, подставляли солнцу свои спины.
Стали подходить цыгане, по одному, по два. Мужчины просили закурить, женщины — поесть чего-нибудь. А взамен они предлагали погадать на картах или без карт.
Никифор отрицательно качал головой: дескать, не требуется. И курева нет.
Молодая цыганка подошла и хотела заговорить. Но ее догнал смуглый, высокий юноша, одетый в грязно-белую сорочку и шаровары, заправленные в высокие болотные сапоги.
— Настасья, — сказал он, — покажи монету.
— Отстань, не покажу, — упрямо встряхнула она головой.
— Покажи, — уныло просил цыган.
— Ладно, смотри! — и она разжала кулак. На ладони блеснул золотой кружок.
У парня глаза загорелись:
— Дай на зуб попробую. Слышь, Настасья!
— На зуб, говоришь? А у меня разве своих зубов нет? — И она звонко рассмеялась, выставляя напоказ белые красивые зубы.
Парень от злости крякнул и повернулся.
— Пойду скажу барону, что ты золото прячешь.
— Иди, иди, доносчик! — бросила она вслед.
Потом села возле деда и минуту молчала, подперев руками щеки.
— Что? — посочувствовал Никифор. — Обижают тебя?
— Пусть попробуют! — гордо ответила Настасья.
Она сняла косынку, поправила косы и добавила:
— Мне эту золотую пятерку за письмо дали.
— За какое письмо? — не понял Никифор.
Но цыганка круто повернула разговор и, не отвечая, сама посыпала вопросы:
— А вы, дорогие люди, куда путь держите? Не в город?
Дед хотел уже утвердительно кивнуть головой, но внезапно решил не открывать всего, соблюдать осторожность. Он сказал, что пробирается с внуками на хутор.
Настасья внимательно поглядела на него:
— На хуторе атаман Буряк.
— Да ну! — дед изобразил радость. — Цэ добре, добре.
— Никак, знакомый?
— Еще бы, — подтвердил дед. — В последний раз у меня с ним разговор был та-акой интересный!
И тогда цыганка достала из-за пазухи смятый конверт и, торопясь, заговорила:
— Понимаешь, мил человек, у меня к Буряку письмо имеется. От его любимой. Да только мы сейчас не к хутору пойдем, а к Бугу. Не хочется мне от табора откалываться… Может, передашь письмецо?