— Заглядывай, навещай, счастливо вам! — и проводил их глазами. И подумал: «А отец-то ее на Чехова похож, только пенсне не хватает».
Еще постоял немного у ворот и решил:
— Пора и мне в дорогу.
Какие у старика сборы? Положил в мешок самое необходимое — вот и все. До станции Каменка более тридцати километров, а транспорта нет: лошадь и телега были давно мобилизованы. Дед, собственно, передал их добровольно для нужд родной армии. Теперь, думал он, придется потопать, если ничего попутного не подвернется…
Однако Никифору повезло. Когда он, отойдя от города километров за шесть, отдыхал у обочины, из-за поворота дороги показалась подвода. Возница натянул вожжи, остановился.
— Махорочки нет, дядька?
Никифор отсыпал горсть, и тот закрутил самокрутку.
Разговорились. Оказывается, в сторону Каменки едет мужик, хоть не до самой станции, а все же… «Садись, — согласился он. — Не жалко». Никифор тут же забросил мешок на повозку, устроился сам.
Ехали медленно, погруженные в заботы и мысли, — каждый в свои. Ясный предосенний день был дочиста отмыт дождями и подсушен солнцем. Далеко просматривались поля, еще не до конца убранные или просто запущенные, и поэтому день — такой чистый и прозрачный — не очень радовал душу. Хлестнув лениво шедшую лошадь, мужик начал:
— Обеднел народ, вконец обеднел. Как же дальше будем? У меня, к примеру, восемь ртов семейка, и каждому есть давай.
Никифор вздохнул непритворно, ответил:
— У нас-то еще ничего, перебиваемся. А вот в Поволжье голодуха самая настоящая. Народ пачками мрет — старики, дети.
— Знаю, — отозвался мужик. — Мы всей деревней помощь собирали: хлеб, золотишко, у кого имелось. Даже церковь поддержала.
Никифор усомнился, так как слышал рассказы совершенно иного толка.
— А ты не удивляйся, мил человек. Батюшка у нас в деревне хороший, душевный. Когда, это самое, из города комиссия нагрянула за церковным добром, дьякон-то наш что надумал? Подложную опись составил, вот! Оклад иконы или божья матерь или другая вещица, к примеру, из чистого золота, а он ее, супостат, медной записывает. Ну! Батюшка наш на дыбы — вывел дьячка на чистую воду. Не беднее мы, говорит, других, а голодающим помочь — дело божецкое, человеческое.
Огрев покрепче лошадь, мужичок подытожил:
— А ить правда, дело сие богоугодное, как считаешь? К тому же сказывают люди, что декрет об изъятии подписан, знаешь, кем?
— Знаю, — улыбнулся Никифор, — самим Лениным… Ну, а с попом вашим что же дальше было?
— С батюшкой худо. Уехала комиссия, увезла, что надо. А через день нагрянула банда. Старичка схватили, на площадь вывели и принародно — в расход. «Нам, — кричали гайдамаки, — красных попов не треба!» Оно и понятно: таких, как наш был, раз-два и обчелся, остальные священники другую линию гнут.