В Вудс-Хоуле, портовом городке, мы с мамочкой выпускаем ретриверов из машины и тащим наши чемоданы к причалу, где нас уже ждет тетя Кэрри.
Она крепко обнимает маму и сразу бросается помогать загрузить наши вещи и собак в большую моторную лодку.
– Ты прекрасна, как никогда, – говорит она. – Слава богу, что вы приехали.
– Ой, прекрати, – отмахивается мамуля.
– Знаю, ты болела, – говорит мне тетя. Она самая высокая из сестер, и старшая Синклер. Вокруг ее рта образовались глубокие морщины. На ней длинный кашемировый свитер. Она носит древнее нефритовое ожерелье, принадлежавшее бабушке.
– Со мной ничего такого, что не мог бы исправить «перкосет» и пара рюмок водки, – говорю я.
Кэрри смеется, но мама наклоняется и говорит:
– Она не принимает «перкосет». Врачи прописали таблетки, не вызывающие зависимость.
Это вранье. Таблетки, не вызывающие привыкания, не помогли.
– Девочка слишком худая, – говорит Кэрри.
– Это все водка. Она у меня вместо еды.
– Каденс не может есть, когда начинаются мигрени, – отвечает мама. – Боль вызывает у нее тошноту.
– Бесс приготовила твой любимый черничный пирог, – объявляет тетя Кэрри. И снова обнимает маму.
– Все внезапно стали такими ласковыми, – удивляюсь я. – Раньше вы так много не обнимались.
Кэрри обнимает и меня. От нее пахнет дорогими лимонными духами. Мы так давно не виделись.
Дорога из гавани холодная и сверкающая. Я сижу в хвосте лодки, пока мама стоит рядом с тетей за рулем. Опускаю пальцы в воду. Она брызгает на рукав моего пальто, и ткань быстро намокает.
Вскоре я увижу Гата.
Гата, моего Гата, который – не мой.
Дом. Малышню, тетушек, Лжецов.
Услышу крики чаек, отведаю пирог и домашнее мороженое. Услышу удары теннисных мячиков, лай ретриверов, эхо своего дыхания в трубке для подводного плавания. Мы будем разводить костры с запахом пепла.