– Твою красоту забираю себе… – шепчет она, сосредоточенно сдвигая брови. Острие ножа вонзается в палец, и капля крови падает на фотографию. Обратного пути нет. Анна не жалеет, а, наоборот, чувствует удовлетворение.
Потихоньку угасают свечи, темнота становится гуще. Ощущение чужого присутствия уходит. Хочется рассмеяться от собственной мнительности, но Анна сдерживается, боясь нарушить обряд. Наконец прячет все ритуальные принадлежности, искренне веря, что все получится и расплачиваться за это ей не придется.
Через сорок дней, когда обряд начал действовать, во сне умерла ее мать. А на следующую ночь – отец. Так злые силы взяли плату за данную ей красоту, которую Анна возненавидела.
***
Чувство горя вернулось, камнем сдавило грудь. Захотелось разбить все зеркала, чтобы не видеть собственное отражение, – вечное напоминание о роковой ошибке. Но Анна лишь подняла взгляд и посмотрела на себя, строго и холодно.
– Что ж, ты получила то, что хотела. Умершая отдала тебе красоту, а с ней и судьбу. Ведь она тоже потеряла всех своих близких.
Зеркальные отражения повторяли горькие слова, будто она сидела в окружении судей, которые бесстрастно выносили приговор.
– Ты собственноручно наказала себя. Открыла дверь в мир духов, а еще удивляешься, что чувствуешь призрак. – Отражения усмехнулись. – Амулет только усиливает связь, но проводник – ты сама. И так будет до конца жизни. Интересно, сколько еще осталось? Год? Неделя? День? Минута?
Она раскатисто рассмеялась, чувствуя, что снова подступает истерика. В этот момент за дверью послышались шаги, заставив замолчать. Анна сразу определила, кто идет. Так ходить умеет только он – уверенно, твердо, властно. Ее личный палач.
Дверь открылась, и Роман замер на пороге. Кто на этот раз: настоящий Роман или «чудовище, живущее внутри него»? Темнота слишком густая, чтобы разглядеть выражение лица. До нее донеслось тяжелое дыхание, а зрение уловило резкое движение: муж расстегнул тугой воротник и смахнул испарину со лба.
– Я пришел, чтобы закончить историю.
Он подошел ближе, и внутри все перевернулось от страха. Анна забилась в угол, поджав ноги. Тело действовало само, совершенно не подчиняясь разуму.
«Сейчас он во всем признается и убьет меня», – мелькнула мысль. Смерть стала бы спасением, наградой за муки. Но Роман молчал. Тишина пугала и усиливала чувство беззащитности. Только сейчас Анна заметила в его руках массивный канделябр. Огонь свечей искрился, отбрасывая блики, на стенах плясали тени – то разрастаясь, то снова делаясь меньше. Анна исподлобья взглянула на мужа: черная одежда подчеркивала бледность лица; на очерченных щетиной губах застыла ухмылка, а может, это была лишь игра теней; пронзительные глаза смотрели в самую душу, словно видели все, что там творилось…