Он живой.
Не разумный, нет, но определенно живой. И подчиняясь желаниям ведьмы, дом пробуждается, зажигая один камень за другим.
— Боги пресветлые, — раздраженный голос заставляет Ежи обернуться, и руки сами собой складываются оборонным знаком. — И кого ты из лесу притащила?
— Это маг… верховный, — ведьма выглядела виноватой.
А призрак…
…не призрак. И только человек, далекий от магической науки, мог совершить подобную ошибку: взять и перепутать призрака и воплощенную душу.
— Это… Евдоким…
— Евдоким Афанасьевич, — соизволил представиться тот, кто добровольно отказался от посмертия. — Князь Волков.
— А это… Ежи… тоже князь.
— Курбинский, — добавил Ежи, подозревая, что фамилия его на Волкова впечатления не произведет. Так и вышло, тот лишь фыркнул презрительно.
Наверное, будь Ежи по моложе, обиделся бы.
В университете обижался, когда кто-то из тех, кто и вправду князья, позволял себе подобное.
— И верховный маг… — ведьма почесала своего зверя за ухом.
— Верховный маг? Этот… мальчишка? — Евдоким Афанасьевич изволил воплотиться за спиной Ежи, и от резкого изменения векторов силы потянуло холодом. — Канопень, конечно, никогда-то большим городом не был, но чтобы так… до чего докатился мир!
— А это… Лиля, правильно?
Лилечка кивнула.
— Она потерялась. А потом вот нашлась…
Вновь повеяло холодом.
И подумалось вдруг, что с призраком Ежи справился бы, случалось встречаться, а вот воплощенная душа — дело другое, и сил его малых не хватит даже на то, чтобы запереть эту самую душу в камне-ловушке.
Если б вдруг оказался этот камень, совершенно случайно, да в кармане.
Но карманы были пусты, а дом… древние дома имеют свой характер, так поговаривали, и не каждого принять готовы, и оттого столица строилась да перестраивалась, особенно Белый город, который давно уже перестал белым быть.
— Ну не выгонять же их посреди ночи, — привела ведьма аргумент, самой ей показавшийся веским. И по тому, как тяжко вздохнула душа — знать бы, кем был при жизни этот самый Евдоким Афанасьевич — Ежи понял, что выгонять их не станут.
До утра.
— Гостевые покои там, — ответили им, махнув куда-то в сумрачные глубины дома.
— Благодарю, — Ежи отвесил поклон, которому наверняка не хватало изящества.
— Не стоит, маг… боги пресветлые… это — и верховный маг…
Душа захохотала, и голос ее, отраженный стенами, ударил. К щекам прилила кровь, стало вдруг неимоверно стыдно, хотя ничего-то стыдного Ежи не делал.
И вообще…
— Батюшка волнуется, — тихо-тихо произнесла девочка, глядя на душу снизу вверх и столь жалобно, что и та смутилась. Во всяком случае, смех оборвался.