– Богачев, какого лешего ты сопли жуешь? – заорал на растерявшегося фельдфебеля Будищев. – Снимай пушки с передков и жарь по басмачам!
– Уходить надо, вашбродь, – глухо пробормотал тот, – не ровён час, прорвутся и захватят пушки!
– Я тебе, твою мать, уйду! – вызверился прапорщик. – А ну снимайте с передков и заряжайте.
– Чем заряжать? – с надеждой в голосе спросил отчаянный фейерверкер с говорящей фамилией Анчуткин[36].
Вопрос был не праздным. В снарядных ящиках имелись чугунные гранаты, новомодные диафрагменные шрапнели[37] и немного старинной картечи. Самой действенной против открытой живой силы противника была, разумеется, шрапнель. Но для ее применения нужно было рассчитать угол возвышения орудия, определить расстояние и выставить трубку, чтобы она обрушилась на врага сверху и выкосила его подобно тому, как коса-литовка срезает сочную зелень на заливном лугу.
Проблема была лишь в том, что ничего из вышеперечисленного Дмитрий не умел, а времени на эксперименты не было.
Гранаты были хороши против строений и иных не слишком прочных укрытий, но в пустыне они часто зарывались в рыхлый песок и потому теряли в эффективности. Оставалась…
– Заряжай картечью! – приказал Будищев.
– Слушаюсь! – одновременно отозвались Анчуткин и мысленно простившийся с жизнью Богачев.
Получив приказание, артиллеристы действовали как автоматы. Сняли орудия с передков, ездовые за неимением иного укрытия отвели коней в сторону и взялись за винтовки, а канониры тем временем зарядили пушки и навели их на приближающуюся кавалерийскую лаву.
– Как только подойдут, бейте в упор! – отдал свое последнее приказание прапорщик и, обернувшись к Егорычу, заорал: – Вперед!
Старый солдат понял его с полуслова и щелкнул кнутом. Получив порцию лошадиного допинга, упряжки вихрем полетели навстречу врагам и судьбе. Дмитрий не зря так придирчиво выбирал ездовых для своих тачанок, а затем нещадно их муштровал. Оказавшись перед противником, они мигом развернулись и так же лихо помчали назад, а руки стрелков тем временем легли на рукояти и большие пальцы вжали гашетки. Почти одновременно зарокотавшие пулеметы плеснули свинцовые струи в догонявших их текинцев, и те принялись рвать их тела, сбивать с ног лошадей, вызывая хаос и неразбериху в атакующей лаве. А когда боевые колесницы покинули сектор обстрела русских пушек, в дело вступила картечь.
Тяжелые чугунные пули, заботливо уложенные рядками на жестяные поддоны, вырвались из пушечных жерл и проделали три широких просеки в атакующей коннице, смешав остатки всех, кому не посчастливилось попасть под удар, с землей и друг с другом. Несколько сотен только что еще живых и чувствующих существ мгновенно превратились в кровавое и грязное месиво, а те немногие, кому посчастливилось уцелеть, бросились прочь, в панике нахлестывая своих знаменитых скакунов. Но мало кому из них удалось спасти свою жизнь в тот день, ибо вслед отступающим хлестнули очереди пулеметов, а к артиллеристам наконец-то прибежал запыхавшийся Полковников.