– Сторожок, – ухмыльнулся Будищев. – Не зря Деев по всему лагерю пустую тару собирал.
– Пожалуй, пора, – решительно заявил лейтенант и махнул рукой ракетчикам.
Командовавший ими чубатый казачий вахмистр, казалось, только этого и ждал. Лежащие на станках ракеты зашипели, как целое стадо гадюк, и вырвались на свободу в пасмурное темное небо, освещая пространство вокруг себя неровным светом от сгорающего пороха. Как ни примитивна и ненадежна была эта иллюминация, но все же позволяла осмотреть, что в этот момент происходит перед русскими позициями.
– Твою маман! – с безукоризненным французским проносом выдал потрясенный Майер, разглядев, что практически все пространство от Калы до крепости как ковром покрыто халатами текинцев.
– Огонь! – скомандовал невозмутимый Шеман – и начался ад.
Рявканье пушек, стрекот пулеметов, размеренные залпы пехоты – все слилось в одну нескончаемую какофонию звуков, из которой изредка вырывались отдельные вскрики, отчаянная ругань и еще бог знает что.
Нападение на правый фланг не осталось незамеченным русскими артиллеристами, и они с удовольствием причесали пространство перед ним шрапнелью по заранее пристрелянным ориентирам. Конечно, не обошлось без накладок, и наши передовые позиции то и дело осыпали крупные чугунные пули, но в горячке боя никто не обращал на это внимания.
Наконец, все кончилось, и над полем кровавой битвы снова сомкнулась тьма. Немного ошалевшие от грохота и постоянной стрельбы люди получили возможность перевести дух и осмотреться по сторонам. Узнать, живы ли их товарищи, и проверить, нет ли раненых, которым нужна помощь.
Приближалось утро, и небо с восточной стороны начало светлеть, предвещая зарю. Солнце еще не поднялось, но света стало больше, и солдаты с матросами смогли, наконец, оценить масштабы разыгравшейся перед ними драмы. Перед укреплениями Правофланговой Калы, сколько мог видеть глаз, все было усеяно трупами текинцев, лежащих в самых разнообразных позах, в каких только застала их смерть. Бедные и богатые, молодые и старые, опытные воины и вчерашние дехкане, никогда не державшие прежде оружия в руках – все теперь лежали вповалку на холодной земле и друг на друге, являя собой совершенно апокалиптическую картину.
– Не соврал перс, – еле выговорил пересохшим ртом Будищев и, схватившись за флягу, сделал несколько скупых глотков, стараясь смочить маленькой порцией воды всю глотку.
– Какой перс? – спросил Майер, жадно смотря, как ходит кадык на небритой шее товарища.
– Перебежчик, – пояснил прапорщик, протянув емкость гардемарину. – Всю жизнь в рабстве провел, а теперь воспользовался тем, что хозяина убили, и дал деру. Я при допросе присутствовал.