Теперь он стоял перед отцом, как перед строгим, но справедливым учителем, и ждал приговора. Когда же отец дойдет до стихотворения «Соловей»? Сережа был убежден, что это отличное стихотворение. Но Николай Сергеевич с большим интересом рассматривал рисунки, а стихотворение прочитал, как показалось мальчику, бегло, без внимания. Приговор свой вынес, когда перевернул последнюю страницу:
— Что ж, работать надо, много работать! А пока, осмелюсь заметить, сударь, до Пушкина тебе оч-ч-чень далеко, и Репин из тебя не получится.
— А кто он такой, Репин? — вдруг спросил Сережа: любознательность его оказалась сильнее сурового отцовского приговора.
— Репин? А вот смотри.
Николай Сергеевич кивнул на потемневшую репродукцию «Бурлаков», вырезанную из какого-то журнала и прикрепленную к стене. Мальчик посмотрел на давно знакомую картину, но так, будто увидел ее впервые. Глядел долго, вдумчиво. Затем спросил:
— А он что — Репин — самый главный художник?
— Бери выше — не главный, а ге-ни-альный!
— Старше главного?
— Да, братец, гений — это уже вершина. Выше нет. Царь над всеми художниками.
— А царь тоже гений? — спросил неожиданно мальчик.
— То другое дело: царем может быть и гений и дурак. Вторых, к сожалению, больше было. А Репин — он вроде Пушкина, Александра Сергеевича, — в своем деле мастак, великан.
Мальчик сразу понял аналогию: Пушкин был его кумиром. Он только спросил с необыкновенной живостью:
— Пушкин — гений п Лермонтов — гений? Да, папа? — Отец кивнул головой. — А кто из них больше гений?
— Тот, чьи стихи тебе больше нравятся, — ответил Николай Сергеевич.
— Мне обоих нравятся, — озабоченно произнес Сережа.
— Стало быть, оба равные. — И затем, помолчав немного, посмотрел на сына пытливо. — А ты кем, Сережа, быть хочешь, когда вырастешь?
Николай Сергеевич хотел знать, к чему сын больше тянется: к рисованию или к поэзии. Но мальчик не желал делать выбора, он твердо ответил:
— Художником и поэтом.
— Многовато, братец. Я вижу, ты завидущ.
— А я люблю. И рисовать и стихи писать люблю, — уже запальчиво заговорил Сережа. — А разве так нельзя, чтобы и художником и поэтом? Как же Лермонтов — я сам видел его рисунки?!
— Тарас Шевченко — был такой, тоже гениальный, поэт на Украине, — так он тоже живописью занимался, ученик самого Брюллова, — вспомнил отец и решил — Что ж, пробуй. Придет время — сам выберешь, чему главным быть: поэзии или живописи.
Немножко замкнутый по характеру и наблюдательный, Сережа умел смотреть на жизнь сосредоточенно. А жизнь рождала несметное число вопросов. Большую часть этих «почему» он задавал матери.