Ехали все больше мужички. О сенокосе толковали, прикидывали, каков будет урожай, парнишку разыгрывали. Ехал парнишка по чугунке первый раз в жизни, ехал поступать в ученики к владельцу башмачной лавки, купцу третьей гильдии господину Заборову.
— Старуху-то целовал? — спросили мужики паренька, перемигнувшись между собой.
— Какую старуху? — удивился парнишка.
— Да ту самую, сопливую. Кто первый раз по чугунке едет, обязательно должен старую чмокнуть.
Парнишка все вертелся, но тут притих, с тоскою поглядывая в окошко.
Новоиспеченный Моисеенко перестал спать.
— Не дрейфь! Старуха трепачей любит, а ты, я погляжу, языком попусту не мелешь. Правду я говорю? — спросил у рассказчика.
Мужик улыбнулся, потрепал парнишку за вихры.
— Не обижайся. Необидчивому жить легче. Дорога длинная, скуки ради чего только не нагородишь, да и наслушаешься вдосталь всякого.
Парнишка заметно повеселел.
«В чужие люди едет, — подумал о нем Моисеенко, — ему теперь любое хорошее слово как родня».
И сказал:
— Ты, паренек, коли у Заборова твоего худо будет, в Орехово-Зуево, на фабрику, приезжай. У нас, ткачей, работа трудная, зато не пропадешь. Я вот делу-то учиться не ленился, и теперь — больно уж здорово. Как встану к станку, так любому хозяину — нужный человек. Добрый плохо заплатит, пойду к злому, у злого надоест — вернусь к доброму.
— Ишь ты, хваткий какой! — ощерил в улыбке красные десны мужик-рассказчик.
— Фабричные все такие! — неодобрительно откликнулся седой старик.
— Зато за себя постоять могут! — возразил ему молодой.
Посыпались вопросы: куда, откуда да так ли уж хорошо на фабрике?
Моисеенко подосадовал на себя: хотел проехать тишком да молчком, а собрал общество. Того гляди, жандарм пожалует.
Но поезд уже бежал мимо московских домов. Мужики засуетились. И Моисеенко поспешил сойти первым, поймав на прощание доверчивый и тоскующий взгляд мальчишки.
В Москве у него было одно только дело. Нужно было передать письма Аппельберга. Адресат проживал на Ильинке.
От вокзала топать да топать, но посчастливилось — попался кабриолет, который доживал на грозных московских мостовых последние свои деньки.
Городское начальство, дабы снизить процент происшествий — из кабриолетов выпадали, — указало: новых не делать, старых не чинить. На Ильинку доехал за десять копеек. Нашел дом, квартиру. Открыла ему прислуга. Открыть открыла, но цепочку с двери не сняла: кто да зачем.
Моисеенко рассердился:
— Хозяина позови!
Однако пришел не хозяин, а хозяйка. Молодая, строгая.
Дверь открыла, но дальше порога не позвала. Оглядывала подозрительно.