Шли Гостиным двором. Крутились мальчики, приказчики, зазывая, кланялись. Народ, народ. Туда, сюда.
— А вот-с, обратите ваше внимание, тоже по-своему весьма знаменитый человек. Господин Червяков. Вон видите, у самых глаголей[1] лавочка. В крылатке, высокий. Вечная крылатка, вечный цилиндр. Даже в лютый мороз — цилиндр. Каждый раз опечатывает свои шкафчики более часа. Помолится, уйдет, а через десяток минут обязательно вернется проверить печати. И так раза три. Уйдет и тотчас воротится… И на этого обязательно посмотрите. Меняла Савинов. Чудак из чудаков! Не пьет, упаси бог! Ест, как воробей. Но вот на-ступает день. Савинов берет тройку и с утра до вечера катает по Красной площади. Это зимой, а летом у него другое. Наденет белый костюм, на голову — колпак, тоже белый, сядет на Тверском бульваре на лавочку и палец показывает. А на пальце у него перстень, с огромным, с очень-очень дорогим бриллиантом… Как тут не запьешь.
Тип остановился и, заглядывая Анисимычу в глаза, совершенно по-собачьи, с преданным восторгом, спросил:
— Копеечку бы.
Анисимыч дал и ушел. Быстро купил традиционный платок — Сазоновне, табаку — Луке, отцу же, чтоб задобрить старика, пошел икону выбрать.
В лавке стояли старик с сыном. В добрых поддевках, приглядывали дорогую икону. Купить икону было нельзя, иконы не покупали, а выменивали. Так и говорили:
— Я желал бы выменять вот этот образ.
Продавец снимал картуз и назначал цену. Коли заламывал, выменивающий произносил опять-таки условную фразу:
— Покройте голову и возьмите половину божеской цены. Пока Анисимыч выбирал, выбрали икону и эти двое. Продавец запросил ни много ни мало — двести рублей. Сын вопросительно поглядел на отца и сказал:
— Можно дать: арц, иже, покой.
Отец сердито шевельнул бровями.
— Нет! Довольно будет: твердо, он.
У купцов тайный язык в моде был. Возьмут свою фамилию, скажем, Мельниковы, и каждую букву обозначат цифрой, от одного до десяти. При людях цену между собой обговаривают, а какая цена, никто, кроме них, не знает.
Поговорили этак, и положил перед продавцом старик девяносто рублей. Тот подумал и взял деньги.
— А мне за рублишко, — попросил Моисеенко. — Николу…