— Хорошо, господа. — Морозов встал, усталым движением левой руки как бы разгладил лицо. — Лишь ради того, чтобы прекратить все это безобразие, я готов вернуть штрафы, взимавшиеся с первого октября 1884 года, но все рабочие со дня забастовки будут рассчитаны. Только после такого расчета будет объявлен новый прием на фабрики «Товарищества».
В разговор снова вступил полковник Фоминцын:
— Тимофей Саввич, рабочие возбуждены. Они требуют уплаты за теперешний вынужденный простой, ибо считают одного вас виновным в стачке.
Морозов воспринял эти слова как оскорбление. Он не ответил полковнику, но повернулся всем тяжелым корпусом к губернатору.
— Ваше превосходительство, я, с вашего разрешения, хотел бы переговорить со своей администрацией.
Не дожидаясь ответа, поклонился и пошел из зала, и следом за ним — Дианов. Хватка у Морозова была. Уже через час во всех казармах и на заборах вывешивали распоряжение конторы:
Объявляется всем рабочим ткацкой и прядильной фабрик и плисорезам, что те взыски, которые сделаны с них за плохие работы с 1 октября 84 по 1 января 85 гг., им возвращаются и при всем том им делается расчет. Затем желающие поступить на работу могут быть вновь приняты на тех же условиях, которые были объявлены при найме 1 октября 1884 года.
Для разговора с хозяином приглашалось по десяти человек от казармы.
Через два часа красильщики вышли на работу. Выйти-то вышли, да не дошли до корпуса.
Первыми узнали о предательстве женщины. И конечно, примчались к Марфе. Марфа платок на плечи, ноги в валенки, скалку в руки — и на улицу, наперерез.
— Ну, ты! — замахнулся на Марфу рыжебородый плотный красильщик. — Посторонись.
Марфа, ни слова не говоря, звезданула мужика скалкою промеж глаз. Мужик так и рухнул.
— Лупи их! — загалдели красильщики нестройно, потому как с бабами драться — один стыд.
Завизжала Марфина ватага и кинулась на передних мужичков, валя в снег, царапая и таская за волосы. Красильщики разъярились, раскидали женщин, добежали до корпуса, но тут подоспел Шелухин с мужиками девятой казармы. У всех колы. Кости затрещали. Зазвенели выбитые стекла.
Примчались две сотни казаков, оттеснили ткачей, а у них тоже в силе прибавка. Волков привел восьмую казарму и казарму холостяков. У Волкова красный флаг. Толпа растет, и как знать, чем бы обернулось дело, но от губернатора примчался на рыжем коне полковник Кобордо:
— Губернатор воспрещает работы!
Красильщики, побитые, понурые, под охраной казаков, прошли через раздавшуюся толпу, как сквозь строй.
Кобордо мигнул есаулу, бровью поведя в сторону Волкова, стоящего с флагом, казаки двинулись было в толпу, но толпа тотчас ощетинилась кольями, а губернатор строго-настрого предупредил: крови быть не должно.