Окончательно растерявшись, решил позвонить еще одному другу — Н. С. Фрумкину. Он встречал меня на пристани и показался почему-то очень грустным. Фрумкин ответил, что зайдет ко мне сам, а от телефонного разговора уклонился.
Больше я не подходил к аппарату.
Теперь догадался, почему по знакомым телефонам отвечали чужие люди.
Значит, правдой оказались темные слухи о массовых арестах на моей родине. Слухи, доходившие даже до Испании!
Я вышел из гостиницы и долго бродил по городу, пытаясь осмыслить происходящее.
Мозг сверлила неотступная мысль: «Завтра надо ехать в Москву. Какие новости ожидают там?»
В номер вернулся поздно ночью: не хотел оставаться один на один с черным телефонным аппаратом.
Земля вновь уходила у меня из-под ног…
…На следующий день, ожидая поезд, я все же не выдержал и заглянул в комендатуру Московского вокзала. Чернюгов запер за мной дверь и шепотом сообщил, что летом арестованы начальник военных сообщений Красной Армии Аппога и начальник военных сообщений Ленинградского округа комбриг Картаев.
— Враги народа! — испуганно поведал Чернюгов. — А Филиппов был пособником Картаева.
Я видел — Чернюгов горит желанием сообщить еще какие-то «детали», но почувствовал, что с меня довольно…
Не смог уснуть до самого Калинина.
Невыспавшийся, разбитый физически и нравственно, докладывал я московскому начальству о своем возвращении.
Меня поместили в гостиницу, сказали, что вызовут. Я принял пирамидон и завалился спать.
Проснулся под вечер. В гостиничных коридорах стояла гнетущая тишина. И вдруг меня осенило: надо немедленно пойти к моему бывшему киевскому начальнику, близкому другу Ивану Георгиевичу Захарову. Вот с кем можно поделиться тревогой, вот кто разрешит сомнения!
Я сунул ключ горничной, сбежал по лестнице, сел в подвернувшееся такси и поехал к Захарову, прихватив по дороге бутылку вина и торт.
Но в доме друга застал горе. Жена его встретила меня заплаканная и в трауре. Страшную историю рассказала она. Последние недели Иван Георгиевич жил в бесконечной тревоге, ожидая самого дурного. Арестовали двух его прямых начальников, с которыми он и жена были дружны семьями. Захаров пугался каждого шороха, стал замкнутым и раздражительным.
Однажды под утро раздался торопливый и настойчивый стук в дверь. Иван Георгиевич привстал, но тут же, охнув, потерял сознание. Умер он от разрыва сердца. А как оказалось, приходил всего-навсего дежурный по части со срочной служебной телефонограммой…
Не помню, сколько часов бесцельно бродил я по городу. Очнулся, увидев, что стою перед домом еще одного давнишнего товарища, с которым мы прослужили в одном полку восемь лет.