– Ты это несерьезно! – потеряв самообладание, воскликнул он и раздраженно взъерошил волосы. – Ты сводишь меня с ума!
Его слова задели меня, но я старалась продолжать смотреть на него, не поддаваться бурлящему внутри меня гневу, который норовил вырваться.
– Я просто сообщила ей, что сделаю все возможное, чтобы побудить тебя к этому визиту, и… – защищалась я, а он только продолжал закатывать глаза.
– Ты писала и моей матери? – обвиняюще прошипел он, и я на мгновение прикрыла глаза, чтобы также не поддаться вспыльчивости.
– Если тебе не нравится мое вмешательство в твое жизненное счастье, то, возможно, тебе не стоило делать мне предложение. – Я повернулась к нему и одарила его таким колючим взглядом, что смогла увидеть, как он задался вопросом, действительно ли хочет что-то на это ответить.
В этот момент карета резко остановилась.
Книга соскользнула с моих колен, когда я, стараясь удержаться на месте и не вылететь из кареты, прижала руки к стене.
Томас с ужасом на лице протянул ко мне руки, чтобы при необходимости поймать меня, и, несмотря на сильную злость, мне все же пришлось выдавить из себя небольшую улыбку на этот рыцарский жест.
– Мы на месте, господа, – крикнул кучер, и мой взгляд тут же устремился в окно.
С улицы я смогла различить большой двор и каменное серое здание, мрачно выделявшееся на заснеженном пейзаже. Окна напротив были ярко освещены, украшены еловой зеленью и мерцающими огнями свечей.
Над дверью с трудом различались черные буквы на белой табличке, наполовину скрытой под снегом. Там было написано «Мясник Рид», и меня охватило дикое волнение, которое пронзило мое тело до самых ледяных кончиков пальцев.
Томас шумно вдохнул и снова выдохнул, наклонился и поднял книгу, о которой я уже позабыла. Он протянул ее мне, и наши взгляды встретились в темноте, царившей сейчас в карете.
Даже так я сразу поняла, что его душевное состояние изменилось. Только что он был зол на меня и мое любопытство, а теперь излучал неуверенность, которую проявлял крайне редко.
Прошло много лет с тех пор, как он в последний раз был здесь, в доме своих родителей. С той ссоры с отцом, который впоследствии выгнал его.
Я думала, что именно гордость заставила его держаться подальше от этого места. Но, видимо, было нечто большее: страх снова быть отвергнутым, который, я считала, не мог быть у такого самоуверенного мужчины как он.
Медленно я забрала у него книгу, слегка погладив тыльную сторону его ладони, которая, в отличие от моих ледяных пальцев, излучала удивительное тепло, и мне захотелось, чтобы мы не потратили время, проведенное вместе в карете, на споры.