— Прошу вас, матушка, извинить мою горячность, — пробормотал Тобиас. — Оставим эту тему. Вы разгорячились, а это отнюдь не полезно для вашего сердца…
Раздался стук дверного молотка, и Мери — почти в отчаянии оттого, что не удастся дослушать, — покинула свой наблюдательный пост. А Дженни побежала открывать.
Несколько минут спустя пастор Ривс, который явился дать ребенку урок катехизиса, обнаружил Мери Оливера в классной комнате. Примерный ученик сидел за рабочим столом, уткнув нос в Библию, и, видимо, повторял задание на дом. Пастор сильно этому порадовался — он же не знал, что между строк девочка Мери лихорадочно вычитывает средство… нет, не простить Тобиаса Рида, а отомстить ему!
Она не рассказала Сесили об этом неприятном разговоре, чтобы мамочка не перестала быть веселой, какой ей удалось снова сделаться с некоторых пор. Но одна только мысль о том, что всеми своими несчастьями мать обязана людям, для которых важнее всего на свете их ранг и незапятнанность «доброго имени», вызывала у Мери приступ тошноты. Долго-долго.
* * *
Мери страдала от презрения дяди Тобиаса целых семь лет.
Поняв, до какой степени Мери Оливер раздражает ее старшего сына, как портит ему настроение, леди Рид постаралась организовать расписание занятий внука так, чтобы ребенок всегда был занят на уроке, когда приходит Тобиас. А Мери чем дальше, тем с большим упорством стремилась к образованию. Если поначалу она училась только затем, чтобы угодить и своей маме, и леди Рид, то довольно скоро стала получать от уроков истинное удовольствие. Ум у нее был живой и любознательный, и, естественно, ей хотелось узнать обо всем и научиться всему. Девочку не нужно было уговаривать прочесть книжку или позаниматься: книги она просто глотала, одну за другой, на уроки шла едва ли не охотнее, чем к обеду. Однако хотя Мери становилась сильнее, умнее и знала теперь куда больше, чем прежде, добродетели в ней не прибавилось, и таскала она все, что плохо лежит, по-прежнему за милую душу, и наслаждение от этого получала не меньшее, чем от лакомства.
Ей уже исполнилось четырнадцать лет, но грудь ее все еще оставалась плоской, как доска, и потому Мери было совсем не трудно играть роль мальчика. Что же касается места пониже пояса, которое могло бы вызвать у наблюдательных свидетелей ее взросления и развития некоторые сомнения, то об этом позаботилась Сесили. Она научила дочку скатывать лоскуток ткани и засовывать его в штаны: они оттопырятся, пояснила мамочка, и создастся иллюзия, будто у тебя там все в порядке. Кроме того, девочка постоянно упражняла голос, стараясь изменить его тембр на низких тонах, так что можно было подумать, будто голос у нее ломается, и это настолько вошло у нее в привычку, что вскоре она перестала об этом думать — все получалось само собой, совершенно естественно.