Комнату Оливера заполнял густой табачный дым. Увидев меня, студент замер, словно ожидая, что видение исчезнет, а потом бросился открывать окно.
– Я уже думал, что ты не придешь…
– Ты ведь понимаешь, что наши отношения, если о них станет известно, могут навредить твоей карьере? – на всякий случай предупредила я, рассматривая его лицо в свете лампы на прикроватной тумбочке.
– Я готов рискнуть. Хочешь выпить? У меня есть старушка «Клико».
Молодой человек открыл дверцу буфета. Я молча остановила его руку, от прикосновения к которой меня словно ударило током. Он повернулся ко мне и поцеловал, как тогда на вечеринке. И так же, как тогда, я потеряла голову. Оливер ловко нащупал застежку на платье с заниженной талией, оно скользнуло на пол, а пальцы студента – под мою комбинацию на узких бретельках. Я вздрогнула. Он подхватил меня на руки, перенес на кровать и быстро освободился из брюк, но я не решалась опускать взгляд ниже его груди. Оливер снял с меня чулки и потянулся к панталонам. Я позволила ему стянуть их, а затем и комбинацию и уже собиралась расстегнуть верхнюю пуговицу его рубашки, как вдруг слегка вспотевшая ладонь перехватила мои пальцы.
– Я сделала что-то не так?
– Прости, – Оливер отвел взгляд. – Ты знаешь, что я был ранен во Фландрии: получил химический ожог. Я не хочу, чтобы ты это видела.
– Тогда выключи свет.
Он хмыкнул и развернулся к лампе.
– Агнес ты тоже не показывался без рубашки? – шепотом спросила я.
– После возвращения с фронта – только однажды, о чем тут же пожалел, – в темноте Оливер оказался надо мной, я чувствовала его возбуждение и никак не могла унять охватившую меня дрожь. – Рубашка нам не помешает, – выдохнул он, снова приникая к моим губам.
Что бы ни говорила Катя, в ту ночь я получила неопровержимое доказательство существования настоящей необузданной страсти.
Утро субботы началось с распахнувшейся двери.
Спросонья я не сразу поняла, где нахожусь, однако новые ощущения внизу живота быстро восстановили в памяти события прошлой ночи. Оливер приподнялся на локтях справа от меня. На пороге его комнаты застыла Вера Алексеевна в своем траурном платье, с неизменной бамбуковой тростью в руке.
Я никогда не видела океан в минуты затишья перед бурей, но была готова поклясться, что лицо maman выглядело именно так. На нем не отображалось ни единой эмоции, лишь уголок рта едва заметно подрагивал. Позади графини маячили Майкл и незнакомый мне мужчина, очевидно, «джип».