Витязь искоса поглядел на Илейку, пододвинул рог на подставке.
— Пей, добрая мальвазия! Вижу, сумный, что нагорелая свеча, сидишь. — сказал ласково, — в немилость князя попадешь. Он не любит, когда за столом вешают голову.
«Да ведь это же он! — пришла вдруг в голову обжигающая мысль и отчего-то заныло под ложечкой. — Заснеженный витязь!»
— Добрыня! — воскликнул Илья. — Илейка я! Сидень из Карачарова, что под Муромом… Помнишь?
Крепко сдвинулись брови витязя — он силился вспомнить, и потом словно бы распахнулись глаза:
— Встал-таки?
— Встал!
Богатыри крепко стиснули друг другу руки и так остались сидеть.
Б— удь мне другом, Муромец, иди со мной в степь на заставу!
Добрыня подвинулся ближе, продолжал полушепотом:
— Бежать хочу из дружины, бросить все и уйти. Каждый норовит побольше кусок от пирога отвалить. Пожирают друг друга, земли оттягивают, животы нарастили, каждый в торговлю с другими странами пустился. Выродилось воинство времен Святослава, о забавах только помышляют, и пи о чем больше… Потому и лезут кругом печенеги.
Илейка слушал его с жадностью, ловил каждое слово — он почувствовал в Добрыне широкую неуемную натуру. Кругом звенели, сталкиваясь, кубки, шум становился все сильней, молчал только на мозаике победитель обров — князь Бож. Разрезали пирог, и под общее ликование из него вылетели голуби. Кому-то поднесли хитрый кувшин воды со скрытою дверкой, боярин стал пить, и вода пролилась ему на грудь. Кругом неудержно хохотали, кто-то пытался затянуть песню; кто-то покатил серебряную чашу по медному полу, и она звенела, подпрыгивая. Какому-то сильно захмелевшему дружиннику подсунули рыбу, начиненную землей, и смеялись, когда он плевался, уверяя, что это не каша, другому — курицу, набитую пухом, третьему — железные орехи. Уже потряхивали бубенцами скоморохи в вывороченных шубах, с измазанными сажей лицами, постукивали деревянными ложками. Забавно прыгали, выкрикивали припевку:
Высота ли, высота потолочная.
Глубота, глубота подпольная.
Широко раздолье — перед печью шесток…
Шут плевал из камышинки хлебными шариками в присутствующих, подбадриваемый смехом великого князя. Густо пахло старым стоялым медом. В самый разгар пира откуда-то появилась испуганная коза и прыгнула на стол. Ее кинулись ловить, повалили посуду, подавили друг друга, стараясь ухватить козу за рога. Сталкивались лбы и трещали золоченые воротники. Наконец Несда поймал козу, выбросил ее в растворенные двери. Князь хохотал, довольный, чуть улыбалась княгиня, по ее глаза по-прежнему были печальны. Добрыня не обращал ни на что внимания и все шептал Илье на ухо: