— Хуже они печенегов. Слова некому молвить. И не ждут они никакой беды; приди степняки к Киеву — рты откроют. Решил я, Муромец, на заставу уйти… Князь, он светлая голова, хоть тот же боярин, надумал городки рубить по степным рекам. Уйду я, и ты со мною иди! Боле всего люблю тишину, степь люблю… Истосковалась душа соскучилась!.. Пойдешь или нет?
— Пойду, — согласился Илья, — мне вечно идти надо… Такой зарок — нигде не останавливаться.
— Добро! — обрадованно воскликнул витязь.
В это время к великому князю подошел Свенельд и сказал ему несколько слов. Лицо Владимира сразу помрачнело, он встал с трона, и веселье мигом оборвалось. Только одни рыжий детина с побелевшими от хмеля глазами стучал кулаком и доказывал соседу:
— Дурень… Если бы Сатанаила не было, кто бы глотал каждый вечер солнце, а? Мы с тобой, а? Эх ты, болван!
— А на что нам солнце? У нас есть Владимир Красное Солнышко, — поднялся тот, кто доказывал, что Сатанаила нет, и ворочал бровями, словно лодочник веслами.
— Уймите их! — бросил князь строго, и десяток рук протянулись к дружинникам, зажали им рты, усадили на лавку.
Величественный, совершенно трезвый, князь перекрестился и произнес голосом, в котором слышалось неподдельное огорчение:
— Господа, светлые бояре и дружина! На нашем празднестве нет доблестного витязя, храбрейшего Ратмира. Он больше не придет к нам, не поднимет заздравный кубок, не отхлебнет из чаши нашего братства и яе сядет на коня. Ратмир утонул в Днепре, когда, по старинному обычаю, омывался в нем на заход. Небесное царство душе храброй и безвинной, мир праху его! Вечная память!
С этими словами Владимир осушил бокал из прозрачного стекла венецианской работы. Многие последовали его примеру, многие протрезвели, но князь снова поднял светящуюся рубиновым цветом стеклянницу. Снова замерли, зная ней у этому бокалу. Он всегда стоял по правую руку князя.
— Бояре! Пути господни неисповедимы. Еще один добрый муж покинул нас, стольный град и грешную землю, имя его — Афанасий Писец. Он умер внезапно и голова его покоилась на священном писании. Дай, господи, всем такую христианскую смерть! Помянем и его добрым словом, как он номинал нас в своих хрониках, и простим ему все его заблуждения. Мир прах его!
Великий князь снова перекрестился, выпил вино маленькими глотками.
— А солнце на вервии… потому и кружится… Вервие его держит, — заговорил кто-то икая.
Эта бессвязная речь будто привела всех в чувство. Сели, тяжело плюхнулись на лапки, словно у всех подкосились йоги. Заговорили, зашептались, Добрыня толкнул локтем Илью: