Синегорка не договорила, кинула взгляд на Илейку:
— Пригож ты, пригож… Ничего не скажешь. Может, полюблю тебя. А коли полюблю…
Лукаво взглянула, подняв красивые брови, и притворно вздохнула:
— Коли я полюблю — добра не жди. Поедем, Илейка, со мной… Туда… в дикие степи, а? Будем вести торг с ними.
— С кем? — насторожился Илейка.
— А с печенегами…
Илейка освободил плечо:
— Нет, не торг, а битву вести будем.
Девушка не смутилась:
— Битву так битву. Оно и лучше… ха-ха-ха… Рассечь бы мечом твоим шелом хакана. Знаешь, у него крепкий шелом и твердая, как кремень, голова. А у тебя добрый меч? Ого! — восхитилась она, вытащив меч из ножен. — Таким мечом его можно рассечь до самого седла. Не то что сабелька…
В груди Илейки шевельнулось подозрение:
— Где ты добыла ее?
Ничуть не смутилась девушка, ответила дерзко:
— Где добыла, там тебе не добыть. Что ж, поедешь со мною? Скажи только слово, уйдем за Оку — поминай как звали. По травам покатимся.
Илейка не успел ответить. Громкий, прямо-таки нечеловеческий голос раздался с яра:
— Сине-е-горка-а! Пусть тебя разразит гром-грохотун! Где ты прячешься?
Могучего вида всадник маячил на высоком обрыве. Седая бородища его, разлетаясь по ветру, закрывала темное грубое лицо. Шелом сверкал на солнце, как золоченый купол церковки в Муроме. Конь упер косматые ноги в край обрыва и мотал головою.
— Он, — прошептала Синегорка и как-то сразу увяла: глаза потухли, лицо посерело.
— Кто это? — спросил Илейка.
— Он, — повторила Синегорка. Встрепенулась, упала на колени перед Илейкой, смуглыми руками обхватила его колени: — Не люб он мне! Верь, Илейка, совсем не люб… Старый, а куда как грозен. Что я поделаю с собой, коли не люб! Опостылел мне… Возьми меня, Илейка, укради, — шептала Синегорка прерывающимся голосом. — Все равно как в клетке я золоченой. Нет мне воли, нет жизни, возьми меня, Илейка. Тебя буду любить, у души держать буду. Поскачем с тобою в степь, в ночи скроемся…
— Си-не-горка! — грозно повторил голос, — Да ты откликнешься наконец?! Иди. встречай своего мужа-а!
— Не муж он мне, — затрепетала Синегорка, — крест святой, не муж. не венчана ни по-христиански, ни по старым обычаям… Веришь ли мне, Илейка?
Илейка был совершенно сбит с толку и не знал, что сказать. Словно крепкий ветер, напоенный цветочный духом и зноем чернобылья, потянул в душу. Видел только ее. такую близкую, такую далекую.
— Любишь ли меня, Илейка? — прижалась к нему девушка, поцеловала в губы, обдала жаром своего тела.
— Где ты? — снова донесся громовой голос всадника. — Вот я тебя! Где ты там прячешься, непроглядная душа?